— Если учесть, что мы пребываем в полном неведении, я считаю эту мысль дельной. Но только не говори ни слова о том, чему вчера была свидетелем.

Кивнув, Эди набрала номер музея Гопкинса. Попав на автоответчик, ввела добавочные четыре цифры бухгалтерии. Услышав произнесенное с вызовом: «Линда Альварес. Чем могу вам помочь?», она знаком приказала Кэдмону молчать.

— Привет, Линда, это Эди Миллер. Извини за то, что пристаю к тебе в такую рань, но я вчера напутала с пропуском и не проставила время ухода… о… вот как? Гм. — Зажав трубку ладонью, она прошептала: — Если верить Линде, вчера я вообще не отметила свой приход. Но я точно помню, что сделала это. — Потом снова заговорила в трубку: — Глупо, правда? Можно подумать, что после стольких недель я должна была бы научиться делать все как надо. Я… э… пришла и ушла так быстро, что, наверное, забыла… — Увидев, как Кэдмон беззвучно произнес губами: «Спроси о Паджхэме», она сказала: — Кстати, а доктор Паджхэм не у себя? Он просил меня сделать фотографии для его какой-то новой работы, и я просто… о господи, это ужасно. Ладно, поскольку его… э… нет в музее, будь добра, пройди к нему в кабинет, лады? Я пролила кофе на персидский ковер, и мне просто хотелось убедиться в том, что уборщица… Да, да, доктор Паджхэм тот еще зануда, не так ли? Спасибо, Линда. — Эди вновь зажала трубку ладонью, обращаясь к Кэдмону: — Ты не поверишь. Она утверждает, что вчера в аварии погиб давнишний друг доктора Паджхэма и тому пришлось срочно вылететь в Лондон, чтобы заняться организацией похорон.

Кэдмон прищурил голубые глаза.

— Эти люди пытаются представить все так, будто Падж по-прежнему среди живых. Ого, в какую запутанную сеть мы попали.

Эди приложила палец к губам, призывая его к тишине.

— Замечательно. Что ж, мне… э… пора бежать. Большущее тебе спасибо, Линда. Я позвоню, — и положила трубку.

— Ну, что она сказала про окровавленный ковер? — нетерпеливо спросил Кэдмон.

— На взгляд орлиных глаз Линды Альварес, на ковре доктора Паджхэма нет ни единого пятнышка. Нет окровавленных мозгов. Нет зловонной блевотины. Просто вычищенный пылесосом персидский ковер. — Пододвинув стул к столу, Эди плюхнулась на него и взглянула на отражение Кэдмона в настенном зеркале: — Они заметают за собой следы. На высшем уровне, начисто.

— Поскольку похитителям меньше всего нужно вовлечение полиции, несомненно, они устроят для Паджа аварию в Лондоне. По эту сторону Атлантики никто не поставит под сомнение внезапную смерть Паджхэма — скажут только, как же ему не повезло, что он не увидел на перекрестке грузовик.

— Полагаю, эти люди убили друга доктора Паджхэма.

— Это более чем вероятно, — согласился Кэдмон. Его резкий акцент заметно смягчился.

— Во имя всего святого, каким образом громилам из «Розмонта» удалось так мастерски все подчистить?

Кэдмон присел на край кровати.

— Не сомневаюсь, тут не обошлось без помощи изнутри. Кто командует кораблем?

— Ты имеешь в виду музей? Наверное, директор, Элиот Гопкинс.

— Позвони ему. Договорись о встрече сегодня.

Эди бросила на него долгий задумчивый взгляд.

— Объясни, зачем мне договариваться о встрече с директором музея?

— В надежде на то, что мистер Гопкинс скажет нам что-нибудь ценное.

— Мечтать не вредно, но лично я не вижу ни одной причины, по которой Элиот Гопкинс согласился бы встретиться с нами, не говоря уж про прямую помощь.

— Попробуй подойти к проблеме с другой стороны. Зачем почтенный мистер Гопкинс согласился участвовать в похищении реликвии, которая и так ему уже принадлежала?

— Ну, это проще простого. Махинации со страховкой. Он намеревается получить выплату.

— Вот только я подозреваю, что «Камни огня» были приобретены на черном рынке.

— То есть реликвия не была застрахована, — догадалась Эди, к чему он клонит.

— Значит, Элиот Гопкинс не имел никакого отношения к убийству бедняги Паджа. Но я полагаю, что он каким-то образом связан с последующим заметанием следов.

— Но зачем скрывать убийство? В этом нет никакого смысла.

Сидя на краю кровати, Кэдмон закинул одну облаченную в джинсы ногу на другую.

— Как поступили бы власти, узнав, что директор музея Гопкинса сознательно приобрел краденую реликвию, тайком вывезенную из страны, где она была обнаружена?

— Помимо крупного штрафа, Гопкинсу грозил бы срок за решеткой.

— И его деловая репутация и доброе имя были бы разорваны в клочья. Все это делает Гопкинса слабым звеном.

— И ты хочешь, чтобы мы установили, кто дергает за цепочку, — сказала Эди, наконец понимая, зачем нужна встреча с директором музея. — Смею предположить, это ребята из «Розмонта». Скорее всего, этот… как его там… полковник Макфарлейн. Кто еще?

Вместо ответа Кэдмон вытянулся на кровати и взял с тумбочки туристическую схему Вашингтона. Развернув схему на коленях, он спросил:

— Центральный зоопарк, кафедральный собор или мемориал Линкольна. Что из этого ты знаешь лучше всего?

— Зоопарк, — ответила Эди, — он всего в нескольких кварталах от моего дома. В хорошую погоду я там гуляю.

— Значит, это будет Центральный зоопарк. — Кэдмон сложил схему. — Скажи мистеру Гопкинсу, что ты будешь там в десять часов утра. Ровно. Не забудь это добавить. Имея дело с ворами и убийцами, всегда нужно разговаривать с ними властно, это единственный способ подчинить себе школьного приятеля.

— Или это, или дать ему ногой по яйцам, — пробормотала Эди, снимая трубку.

Джорджтаун

Элиот Гопкинс медленно положил трубку на аппарат.

Как и предсказывали чудовища из Службы безопасности «Розмонт», Эди Миллер вышла с ним на связь. Первый элемент сложной запутанной мозаики встал на место.

Он вздохнул, и этот долгий, глубокий вздох был в равной степени пропитан сожалением и болью. Сожалением, поскольку ему пришлась по душе живая и независимая мисс Миллер. Боль же была вызвана сломанным ребром — «любезностью», которую ему оказал накачанный верзила с извращенным чувством вежливости. Нанеся неожиданный удар, изверг ухмыльнулся и сказал: «Как поживаете?» Ублюдкам из «Розмонта» было нужно содействие директора музея, и они заручились им самым примитивным способом. Зачем вести переговоры, когда той же цели можно добиться кулаками и угрозами?

Элиот бросил взгляд на внушительный портрет кисти Джона Сингера Сарджента, висящий над камином, и ему показалось, что он уловил легкую усмешку на суровом лице своего прадеда, угольного магната, не раз подавлявшего забастовки дубинками и пулями. В отличие от Эндрю Карнеги, страдавшего комплексом вины, Альберт Горацио Гопкинс ни разу не лишился сна, переживая из-за бедственного положения тех, кто принес ему огромное состояние. Истинный гунн, Альберт Гопкинс насиловал горы Западной Виргинии, отнимая у них полезные ископаемые, и насиловал ее людей, отнимая у них чувство собственного достоинства. Да здравствует царь Уголь!