Богомол щелкает четками и читает молитву, ежесекундно крестясь.

Я держу ружье, как посох и недоумеваю, на что он надеется. Надо бежать.

К концу первой же строфы на Святошу бросается мертвец.

Да постыдятся и посрамятся ищущие души моей! Да будут обращены назад и преданы посмеянию желающие мне зла!

Бросается и застывает, ослепленный светом.

Константин окружен сиянием. От каждого слова оно разгорается сильнее.

Я перемещаюсь к новоявленному паладину за спину и прячусь в его свете.

Ты, когда ультануть* успел, падла?

Да будут обращены назад за поношение меня говорящие: "хорошо! хорошо!"

Не знаю, как это работает, но останавливаются только первые ряды. Идущие за ними, света невидящие, напирают, подламывают замерших под себя и давят их с мерзким чмокающим звуком. И тут же перестают двигаться.

Да возрадуются и возвеселятся о Тебе все, ищущие Тебя,

и любящие спасение Твое да говорят непрестанно: "велик Бог!"

Константин начинает перемещение, и вскоре мы обходим скопление тел по дуге и прижимаемся к стене церкви. Добраться до дверей мешает груда покойников.

Я сжимаю левую руку в кулак. Чтобы Богомола разорвали на кучку мелких насекомых достаточно ошибиться лишь в одном слове.

И умереть вместе с ним.

Но главное, что меня сейчас волнует: чулки съехали к коленкам. Подтянуть бы.

Я же беден и нищ; Боже, поспеши ко мне! Ты помощь моя и Избавитель мой;

Господи! не замедли.

Молитва заканчивается, свет начинает тускнеть.

– Псалом №78, – смотрит на меня Преподобный.

Черт, там двадцать шесть строф и полное отсутствие рифмы!

Алиса, куда воткнуть фонарь, чтоб тоже так светиться?!

Вжимаюсь в стену плотней и произношу: …

Мы пробиваемся к дверям церкви минут через пятнадцать. На мой отчаянный стук высовывается длинная рука, и нас затягивает внутрь.

– Вы люди? – спрашивают сразу несколько голосов.

– Налоговая! Выворачиваем карманы! – машу ружьем, разгоняя любопытных.

–Живые! – налетает на меня Пионика.

– Кто был возле входа во время нападения? – Константин выглядит плоховато. Ряса изодрана. Куча ран и укусов. Кровь струится по рукам.

На мне, например, ни царапины.

– Никого там не было. Вы сами вышли за порог.

– А мы никого еще ни в чем не обвиняли. Но, раз уж вы настаиваете, – Богомол делает обманное движение, и через секунду крутит говорившему локти за спину. Это оказывается молоденький чернокожий парнишка лет шестнадцати. – Проверьте руки. Если они пахнут гнилью, значит он напоил мертвецов кровью и сюда притащил.

Громкие тяжелые удары сотрясают дверь. Дети плачут, бабы орут.

– Без паники, – появляется, наконец, отец Сэмуэль, – утром они успокоятся. Мы проведем обряд изгнания, и все будет в порядке.

Я принюхиваюсь к ладоням. Они отчаянно воняют трупами.

***

Помимо причастия и изгнания, мы всех мертвых теперь привязываем к железной ограде вокруг кладбища. Выглядит это смешно, хотя на деле – страшно.

Парнишка признаётся, что пару недель назад мимо деревни проезжала женщина и наняла его работать информатором за очень приличные деньги. Все, что он должен был делать: отправлять голубей с описанием любых необычных событий. Тогда Чумы в городе еще не было. Но через пару дней он послал первый отчет о поведении восставших мертвецов. А вчера ему пришел приказ убить Преподобного Константина. И вексель с пустой строкой на месте суммы. Наемник планировал написать там очень большую сумму.

Деньги вскружили ему голову.

К чернокожим относились как к рабам, у мальчишки не было отменной грамоты, а с этим чеком он мог стать свободным.

Обученный голубь единственный знает местоположение Адресата. А вексель является не именным, а банковским. И выдаётся любому, заплатившему по номиналу.

Кто может обладать достаточными средствами, чтобы иметь такие чеки? Нет таких денег. Это должен быть либо владелец банка, либо сам король.

Мы не придумываем ничего лучше, чем сообщить, что Константин мертв. Это хоть на некоторое время остановит охоту на него.

***

– Простите, что втянул вас в это, сестра Литиция. Я знал, что это опасное задание. Но привез и подверг опасности не только вас, но и сестру Пионику, – во время ужина говорит Константин. Запасы еды таят. Но у нас осталось всего десять трупов, которые встают по ночам и несмело дергают поводки.

Диета из овсянки, хлеба и сухофруктов даёт о себе знать. Я еле двигаюсь от недоедания.

– Ты же обещал больше не извиняться.

– Я привык работать в одиночестве. И сотрудничество с людьми дается мне тяжело.

– Но ты бы один не справился.

– Боюсь, противник наш слишком силен, – он плескается в каше ложкой. Пойло жидкое как суп.

Альфедж с Пионикой отправились за провиантом. И мы очень надеемся, что они вернуться живыми. Сэмуэль отказывается покидать деревню, даже после окончания Чумы.

– Мальчик сказал, что видел, как вы забирали бинт с моей кровью.

О-па. Нарезая палки на кресты, Богомол порезался. Не смертельно, но кровь останавливала Пионика. Использованный после первой перевязки бинт я и прикарманил в экспериментальных целях. А за мной, оказывается, следили.

Мочки ушей чешутся.

Что сказать? Прости, прощай, только пальцы мне не отрубай?

Проверка на вшивость провалена.

Остается подлизываться.

– Эта эпидемия искусственная. Кто-то изучает зомби и планирует их использовать. А тебя под шумок хотели убить. Кому ты мог помешать? – вываливаю на одном дыхании.

– Ваши выводы нелогичны. Но часто соответствуют истине, – устало говорит Константин, складывает ладони вместе и упирается в них лбом, взглядом замораживая меня в эскимо. Глаза у него темнеют. Вместо синего – бушующий шторм в океане, – надо вернуться в Орден как можно скорее. Нам всем может угрожать опасность.

– Не запугивай меня.

– И вам необходимо научиться, быстрее перезаряжать ружью. Толку от одного выстрела никакого.

– Обычно, у нас один противник.

– Как можно говорить «обычно» о демонах?!

– Ты первый, кто складывает морду кирпичом.