— Тогда снова предлагаю вернуться к главному.

— Покажи… — смотрю в развернутое ко мне лицо.

Длинные сильные пальцы снова принимаются барабанить по рулю. Теперь они отбивают секунды, которые проводим в тишине. Трескучей. Это дурость, но ведь я с ним дурная!

Дернув с панели телефон, Кирилл роется в нем с нечитаемым выражением на лице. Вручает мне трубку с развернутым на дисплее мессенджером, где последнее сообщение представлено в виде аудио. Я нажимаю на воспроизведение и салон заполняет мелодичный женский голос.

“Не злись…, — слышу мягкий немного напряженный смех. — Я просто не могу вот так… молчать. Пыталась, но бесполезно. Не смогу ни есть, ни спать, пока не скажу… Я… прислушалась к твоему совету. Я свободна, у меня никого нет. И… я в Москве. Кирилл… я тебя люблю. Господи, почему так тяжело? — снова мягкий смех. — Если я нужна, я поеду с тобой, куда скажешь. Ты можешь на меня положиться. В любой ситуации. Обещаю, я не подведу…”

Звуки ее голоса продолжают звенеть в моих ушах, даже когда наступает тишина.

Глядя на дисплей, слышу, как Кирилл Мельник чешет свой подбородок. В чертовой гробовой тишине!

— Ты ей не ответил, — замечаю.

Мне, черт возьми, немного ее жаль.

Он молчит. Молчит, даже когда на него смотрю.

Сложив на груди руки и прикрыв под очками глаза, медитирует, не пытаясь забрать у меня телефон, который блокирую, чтобы отсечь любую, даже случайную возможность ознакомиться с их перепиской более детально.

— Знаешь, — кладу телефон на панель, резко подавшись вперед. — Мне тоже ничто человеческое не чуждо, — произношу вспыльчиво. — Мы очень сильно поссоримся, если ты не найдешь себе другого переводчика!

Он изображает задумчивость, вытягивая губы, будто я только что подкинула ему проблему, но мне вдруг не в тягость создавать ему проблемы!

Машина трогается с места, отчего меня отбрасывает на сиденье, к которому даже не помню, когда успела пристегнуться.

Всю дорогу до парка мы едем молча, но процесс кипения в моей крови уже запущен, словно я подросток с бушующими гормонами, хотя еще полчаса назад я была самой собой.

Няня вместе с Лео ждет нас на стоянке, поэтому нам не приходится их искать.

Сын возится со своей коляской, толкая ее вперед и капризничая, я вижу это по его выпяченной нижней губе и по тому, как срывает с головы панамку с медвежьими ушами, которую бросает под ноги и топчет.

Остановив машину в паре метров, Кирилл быстро выходит из салона. Пока достает из багажника детское кресло, я забираю сына и, подняв его на руки, целую немного чумазую щеку.

Его отец перехватывает нас на полпути: берет на себя заботу о коляске, которую складывает и отправляет в багажник, в то время как я устраиваю Лео в кресле. Когда защелкиваю его ремень, дверь с противоположной стороны открывается.

Кирилл заглядывает внутрь, и мне достаточно секундного контакта наших глаз, чтобы этот острый тычок прокатился по телу россыпью искр, в которых будто бы заключается сама жизнь. Ее острота и суть! Чувства, импульсы и касания, даже когда он меня не касается…

Леон успевает вцепиться в розовый бутон прежде, чем Кирилл тянет букет на себя. В кулаке сына остается пара лепестков, которые он крошит пальцами.

Вернувшись к багажнику, Мельник бросает цветы внутрь и хлопает крышкой, заставляя меня снова прикусить щеку изнутри.

Глава 34

Маша

Сын единственный, кто в машине разговаривает. Булькает неразборчивым лепетом, болтая в кресле ногами.

Кирилл везет нас домой, настроив на Лео зеркало заднего вида. Нам ехать всего ничего. Слишком короткая поездка, чтобы пришлось волноваться о том, чем Леона занять, поэтому позволяю сыну пять минут побыть предоставленным самому себе.

В течение этого времени я беззвучно стучу ногой по коврику, глядя в окно, за которым мелькают знакомые улицы, но мне нет дела до того, что творится за окном.

Мне казалось, навык что-либо требовать от мужчины у меня давно утерян. Он был уничтожен. Растоптан. Выбит из меня кулаками. А теперь возвращается, и я толком не знаю, как этим навыком пользоваться. Не знаю, как демонстрировать его с достоинством, когда внутри это проклятое бурление!

Я снова чувствую себя подростком, но и отец моего ребенка ведет себя не лучше — поигрывает точеной челюстью, бросая взгляды то в зеркало, то на дорогу, своей взбудораженной энергией задевая мои внутренности.

Меня стискивает, скручивает новая реальность, включая ту ее часть, где у Лео теперь есть не только я. У него есть отец, которому на него не плевать.

Только в тот день, когда стояла вымокшая до нитки посреди своей квартиры, а мой сын, целый и невредимый, громил свой мешок с игрушками, поняла, как сильно этого жаждала. Нуждалась в этом! В этой заботе, в чувстве… защищенности…

В заботе, которую Кирилл Мельник умеет давать. И я тосковала по ней все эти два года, не позволяя себе думать. Заглядывать в свою душу! Никому не позволяла заглядывать…

Теперь, когда я выпустила чувства наружу, они меня разрывают. И я ни за что не возьму назад свое требование!

Теребя пальцами сережку, смотрю на Кирилла.

Я не ревную. Ревность — это сомнение в том, что тебе верны, а я не сомневаюсь, но все равно не хочу видеть эту девушку рядом с ним. Больше никогда.

Боже… я собственница.

Чокнутая. Ненормальная…

А он?

Повернув голову, бросает на меня взгляд и марширует им по моему лицу, прежде чем отвернуться.

Вчера его голова провела между моих ног достаточно времени, чтобы у меня не возникало сомнений. Достаточно времени, чтобы его десертом после ужина стал мой оргазм, добытый умелым языком и пальцами. Десертом назвал его он сам, с усмешкой наблюдая, как следы его собственного оргазма я стираю с лица рукавом халата.

Найдя свободное место на парковке во дворе, Кирилл пристраивает там машину. Цветы Максима так и остаются в недрах багажника, когда достает оттуда коляску, и, хоть этот букет мало меня интересуют, чувствую, что моя жизнь меняется именно сейчас! В этот момент, когда я начинаю принадлежать мужчине. Взвинченная потому, что хочу от него того же. Принадлежать мне!

— Я возьму, — Кирилл отстраняет меня от двери, которую открываю, чтобы забрать Лео.

Взяв его на руки, он закрывает машину. Я хватаюсь за ручки коляски и качу ее через двор, следуя за ними.

Леон пытается сорвать с отца солнечные очки, которые тот забирает и кладет в карман шорт, даже несмотря на опасность получить в ответ претензию, которую услышат