«Бродяга», который следовал за симпатичной девчонкой, злодеем не был. Простой рабочий парень из Фалмута по имени Том, пропустил стаканчик-другой в местном пабе, маясь от осознания безнадежного будущего – похоже, теми золотыми горами, что сулили ему ребята, на Острове и не пахло: работу найти было попросту невозможно. И грабить никого, он, в общем-то, не собирался. Просто в его помутневшем от крепкого джина разуме девчонка звала его за собой, призывно оглядываясь через плечо. И, как все бабы, тут же делала вид, что знать его не хочет, убегала по улице вперед. Он почти нагнал ее перед поворотом, как вдруг чья-то рука ухватила его за шею сзади и потащила в тень, к стене дома. Он, хватая ртом воздух, собрался было возмутиться разбойным нападением, как из тьмы на него надвинулось лицо. Ничего особо страшного в нем не было, встретив такого парня в любой другой день, он бы похлопал его покровительственно по плечу – ну посудите, обычное лицо, простоватое, чистенькое, на лбу написано «домашний мальчик»… Однако глаза у незнакомца горели так ярко, что «бродяга» слегка ошалел. Такой ярости он в жизни не видел, разве что когда Шимус узнал, что Том обрюхатил его дочку, схватил вилы и пошел его убивать.

– Ты зачем за ней шел? – свистящим шепотом спросил незнакомец.

– Так это… подумал, может проводить. – Джин почти мгновенно испарился из головы, оставив лишь сухость во рту. Том облизал губы.

– Не надо. Иди обратно.

Незнакомец отпустил Тома, и тот спешно побежал по улице к пабу. «Чокнутый ухажер ее, не иначе, – подумалось Тому. – Ох, надо выпить».

Адам тщательно вытер платком ладонь, что сжимала горло пьяницы, и быстрым шагом направился к авеню.

«Голиаф» был огромен. Он словно всплывал над холмом, по которому шла дорога, ведущая к аэрогавани. И поражал воображение уже издали, когда постепенно возникал перед взором, залитый закатными лучами солнца, будто огнем. Потом, когда глаз подмечал мелкие точки, копошащиеся у основания высокой мачты, он поражал еще больше, ведь становилось понятно, что это люди, а не точки. Дул сильный ветер, внезапно поднявшийся к вечеру, и наземная команда суетилась у причальной вышки, закрепляя канаты, удерживающие «Голиаф» на месте.

– Похоже, мы рано, – заметил Жак, разглядывая дирижабль. – Его еще не опустили.

– А ты поразительно много знаешь о дирижабле для человека, который никогда на них не летал, – лениво отозвался Яков. Он поправил воротник пальто. Пролетка, что они взяли от Николаевской, тащилась еле-еле; Шварц, оценивая расстояние от поворота, который они только что миновали, до площадки, на которой происходила погрузка, всерьез подумывал попросить извозчика поднять верх.

– Но я много читал о них, патрон. – Жак прищурился и приставил руку козырьком ко лбу. – Они должны спустить этот наполненный воздухом гигантский баллон, прикрепить к нему гондолы – пассажирские и с двигателями, потом впустить нас. И фьють… – Засвистел Жак и повертел указательным пальцем в воздухе, – мы полетим.

Яков только вздохнул.

Вблизи «Голиаф» уже не казался диковинным монстром, или китом, неведомо как научившимся летать. Разглядывая металлические ребра, удерживающие конструкцию, любой проникался благоговением – это был аппарат, результат человеческого труда и инженерной мысли. Ничего сказочного или невесомого – баллон словно бы кряхтел, канаты скрипели. Толстые «ребра» дирижабля внушали уважение. И, однако же, он не падал, а висел в воздухе.

– Жутковато, – высказался Жак, выгружая из пролетки чемоданы. Затем расплатился с извозчиком. Тот оказался русским – буркнул «Благодарствуйте», попробовал на зуб шестипенсовик и, меланхолично дернув поводья, развернул такую же, как и он, равнодушную лошадь в обратный путь. Его, казалось, вовсе не впечатляла громадина, нависавшая над головой, как дракон.

– Ничего особенного. – Яков огляделся. – Мы что, летим одни?

– Похоже на то. Или действительно приехали слишком рано. О, я вижу, к нам кто-то идет.

И действительно, по утоптанному полю приближался высокий мужчина, одетый в комбинезон. Подойдя, он отсалютовал пассажирам и осмотрел их багаж. Затем представился:

– Я стюард! Зовите меня Генри! Вы первые! – Отчего-то веселясь, крикнул он, перекрывая посвист ветра. – Сейчас прибудут еще четверо, и отчалим!

– Хорошо. А то я, было, подумал, что только ради нас отправлять дирижабль не будут. – Сказал Яков и присел на крепкий, с бронзовыми заклепками, чемодан.

– Что вы! – Сверкая улыбкой, заявил Генри. – Даже если бы вы путешествовали один, мы бы все равно полетели! Стоимость путешествия делится поровну между пассажирами!

– Жа-а-ак… – Медленно Яков перевел взгляд на помощника. – Сколько ты отдал за билеты?

– Всего-то сотню фунтов, патрон. – Жак, казалось, заразился жизнерадостностью стюарда.

Яков хмыкнул, но промолчал. Раздался звук копыт – судя по всему, подъезжали остальные пассажиры. Солнце уже село, а лампы, что горели на конце причальной мачты, находились слишком высоко, чтобы освещать площадку для посадки. Стюард Генри помчался приветствовать новоприбывших – ими оказалась семья из четырех, как он и сказал, человек. Сначала из кэба выбрался неповоротливый толстый мужчина в длинном пальто и котелке. Он подал руку жене, потом на площадку выскочили дети – девочка-подросток и мальчик лет девяти. Мужчина расплатился, и направился к Якову.

– Мистер Коллинз, к вашим услугам, – поклонился он.

Яков ответил так же, по-английски:

– Мистер Шварц.

Мужчина оглядел дирижабль, вернее, ту часть его округлого бока, что можно было увидеть с этой точки и при таком освещении.

– Гигант, правда?

Яков молча кивнул.

– Меня сынишка уговорил полететь. Сам бы я ни за что… Вообще-то, мне надо в Лондон по делам, но Майки хотел прокатиться на дирижабле, а потом и Холли тоже захотела, и тут уж решили ехать всей семьей…

По его акценту, а, главное, по излишней разговорчивости, Яков понял, что перед ним американец.

– Впервые летите на такой громадине, да? – Спросил бизнесмен, и, не дождавшись ответа, продолжил: – Я вот впервые… до этого путешествовал на мобилях, поездах, лайнерах… но даже «Левиафан» был бы поменьше, чем этот гигант, вам не кажется?

– Нет, – ответил Яков, озираясь. И куда запропастился этот прохвост Жак? Он куда лучше умел вести пустые беседы. – «Левиафан» длиннее на сорок ярдов.

Коллинз опешил от такой точности и неуверенно стал шарить по карманам. Достал сигару, спички – но тут из темноты вынырнул стюард Генри.

– Извините! – Замахал он руками. – Курить нельзя!

Вслед за ним появился Жак, подошел к Якову и шепнул:

– Опускают. Скоро погрузимся. Слышал, заскрипело?

Стюард тем временем сражался с американским бизнесменом не на жизнь, а на смерть. Мистер Коллинз упрямо твердил, что его никто не предупреждал о запрете курения, Генри все повторял извинения, но твердо стоял на своем. Совладав с Коллинзом, он подошел к Шварцу.