– У меня нет с собой ручки.

Она закатила глаза.

– Тебе не нужно отправлять его прямо сейчас.

– Это я знаю. В смысле, записать адрес.

– Да не морочься – бери весь журнал. У меня уже все записано.

– Точно?

– А как же иначе? – Она озадаченно покачала головой, глядя на меня. – Поэтому я его тебе и принесла.

«Поэтому я его тебе и принесла».

Помню, какой это у меня вызвало восторг. Это означало, что, несмотря на то что пересекались мы с ней считаные разы, Дженни все-таки думала обо мне, и осознание этого вызвало трепет, который трудно описать. Приятное тепло в животе. Я не испытывал чего-то подобного раньше, но казалось, будто только что узнал, что мир полон возможностей, о которых я даже не подозревал.

Я убрал журнал в свою сумку.

– Спасибо!

– Не за что, – бросила Дженни. – Было бы о чем говорить.

* * *

На следующее утром я шел по поселку, отчаянно зевая и направляясь к дому Джеймса почти что на автопилоте. Утренний холодок по крайней мере немного помог мне проснуться: пусть даже официально наступила весна, Гриттен, похоже, столь же крепко держался за свои зимы, как и за своих обитателей. Но вокруг опять проклевывалась травка, и хотя в тот момент солнце казалось не более чем тускло мерцающей монеткой, проглоченной облаками, я чувствовал, как весна набирает силу. До меня доносилось пение птиц – чуть ли не первое за многие месяцы.

Когда я дошел до дома Джеймса, сердце у меня упало.

Обычно собирал его в школу и провожал по утрам Карл, но в тот день на пороге стояла Айлин. На ней был выцветший домашний халат, и она возила по двери старой синей тряпкой, скомканной в кулаке, с выражением сердитой сосредоточенности на лице.

Калитка висела на одной старой петле и царапнула по земле, когда я открыл ее. Айлин бросила на меня колючий взгляд, и, направляясь к ней по дорожке, я невольно опустил голову.

– Доброе утро, миссис Доусон.

– А оно и вправду доброе?

Айлин вернулась к своему занятию, одной рукой придерживая дверь, а другой прижимая к ней тряпку, которой терла ее с такой яростью, что я почти ожидал услышать хруст продавленного дерева.

– Давай выходи, парень! Пора в школу, – крикнула она в дом.

Немедленной реакции не последовало. Я неловко постоял там несколько секунд, наблюдая за ее работой. У ее ног стоял флакон с каким-то моющим средством.

– У твоих ничего этой ночью не случилось? – спросила вдруг Айлин.

Вопрос застал меня врасплох – я и понятия не имел, что она имеет в виду. Через секунду – восприняв, очевидно, мое молчание как признание какого-то рода вины, – мать Джеймса подозрительно посмотрела на меня.

– А сам-то ты ночью на улицу не выходил?

– Миссис Доусон?

– Не разевай на меня рот, парень! Так выходил или нет?

– Нет.

Она оценивающе уставилась на меня. И после того, что показалось вечностью, покачала головой и опять перевела взгляд на дверь.

– А кто-то, видать, все-таки да… Наверняка кто-то из вашей дебильной компашки решил подурачиться.

Прежде чем я успел произнести еще хоть что-нибудь, в дверях появился Джеймс, осторожно пробравшись мимо матери, словно та была наэлектризована и его могло ударить током, если б они соприкоснулись.

– Пока, па! – крикнул он в глубь дома. – Люблю тебя!

Откуда-то из самой глубины дома донесся ответ Карла:

– Тоже тебя люблю!

Выйдя на улицу, я выждал, пока мы с Джеймсом не окажемся за пределами слышимости.

– Все в порядке?

– Угу.

Что было определенно враньем, но мне не хотелось и дальше развивать эту тему. Когда подъехал автобус, Джеймс забрался в него первым. Я всегда вел нас обоих на второй ярус, к сиденью в самом хвосте автобуса – поскольку казалось, что нам просто полагается сидеть там в нашем возрасте, – но сегодня Джеймс предпочел занять свободные места в середине первого яруса. Когда дверь закрылась и автобус тронулся с места, мы некоторые время сидели там в молчании. И хотя мне не хотелось сходу расспрашивать Джеймса, что произошло, слова Айлин по-прежнему вызывали у меня любопытство.

«У твоих ничего этой ночью не случилось?»

– Что делала твоя мать? – спросил я.

– Мыла дверь.

– Угу, сам видел. В смысле, зачем?

Джеймс замешкался.

– Ты ничего не слышал? – наконец произнес он. – Ночью?

Я еще раз об этом подумал. Насколько припоминалось, я спал как убитый.

– Да вроде нет.

– Точно?

Вид у Джеймса был такой же усталый, как у меня. Но еще и испуганный.

– Не знаю, – сказал я. – А что я должен был слышать?

Но в ту же секунду Джеймс отвернулся и стал смотреть в окно на мелькающий мимо блеклый пейзаж.

– Ничего.

– Ну да. Вот ничего я и слышал.

– Кто-то стучал в дверь. Ты этого не слышал?

– Чтобы кто-то стучал? Нет.

– Ну ладно тогда.

– Ты хочешь сказать, что ты слышал?

– Нет, это просто моя мать так говорит. Кто-то молотил в дверь посреди ночи. Она жутко разозлилась, потому что это ее разбудило. – Джеймс пожал плечами, едва заметным, робким движением. – Так что она и нас с папой растолкала. Правда, там никого не было. Я думал, может, это ей просто почудилось, вот только утром на двери было кое-что. Потому-то она там и возилась – отмывала ее.

– Отмывала от чего?

И опять Джеймс не ответил. Интересно, подумал я, знает ли он вообще что-нибудь – да и было ли там что-либо в принципе. Айлин здорово пила, и она не из тех людей, которые готовы признаться, если что-то неправильно поняли. Было легко поверить, что ночью она вообразила себе какой-то шум, излишне переполошилась, а мыла утром дверь, только чтобы показать, что была права.

Автобус свернул с двухполосной магистрали и стал пробираться мимо заброшенных заводов, дышащих на ладан магазинов и заколоченных домов.

Джеймс что-то буркнул себе под нос, что я не совсем уловил.

– Что-что? – переспросил я.

– Кровь.

Он все еще не сводил взгляд с унылой картины за окном, и его голос звучал так тихо, что я едва его слышал.

– Она сказала, что на двери была кровь.

В наши дни

Констебль Оуэн Холдер внимательно разглядывал дверь дома моей матери.

– И что это по-вашему? – спросил он.