– Что ж, тогда сегодня ночью испробуй самый пугающий видсмерти, – промолвил Петрус и научил меня УПРАЖНЕНИЮ «ЗАЖИВО ПОГРЕБЕННЫЙ».

– Сделать его ты должен только один раз, – добавил он, покая запоминал упражнение, очень напоминавшее театральный этюд. – Надо пробудитьистину, надо всколыхнуть в душе весь страх, чтобы упражнение дошло до самыхкорней твоей души, – и тогда упадет личина ужаса, скрывающая благой лик Смерти.

Петрус поднялся. Я увидел его силуэт на фоне пылающегозакатным огнем неба. Я продолжал сидеть – и потому фигура моего спутника,казалось, обрела исполинские размеры и необыкновенную внушительность.

– У меня к тебе еще один вопрос.

– Да?

– Нынче утром ты был как-то необычно молчалив. И раньше меняпочувствовал появление пса. Как это стало возможно?

– Когда мы вместе с тобой испытывали Любовь Всеобъемлющую,мы разделяли Абсолют. Он выявляет подлинную суть людей, показывая бесконечноепереплетение причин и следствий и то, как самое ничтожное движение одногоотзывается на жизни другого. И сегодня утром этот вот отзвук Абсолюта ещеявственно слышался в моей душе: я понимал не только тебя, но и все сущее вмире, причем ни время, ни пространство не были препятствием для меня. Сейчасэто эхо замирает, а возродится оно лишь после того, как я сделаю упражнениеЛюбви Всеобъемлющей.

Я вспомнил, как угрюм был Петрус в то утро. Если все, что онговорит, – правда, мир переживает сейчас очень трудное время.

– Буду ждать в «Парадоре», – сказал он уже на ходу. – Назовупортье твое имя.

Я провожал его глазами до тех пор, пока он не скрылся извиду. Слева от меня тянулись поля: земледельцы, окончив дневные труды,возвращались по домам. Я решил сделать упражнение, когда ночная тьма полностьюобъемлет мир.

Я был спокоен. С той минуты, как был начат мною Дивный ПутьСантьяго, я впервые пребывал в полнейшем одиночестве. Поднялся, прошелсянемного, но темнело так быстро, что, боясь заблудиться, я предпочел вернутьсяпод дерево. И все же, пока глаза еще способны были хоть что-то различать, ямысленно определил расстояние от дерева до Пути. Никакой свет не слепил меня,но сияния новорожденной луны, только что выплывшей на небосвод, было более чемдостаточно, чтобы различить тропинку и по ней выбраться к Санто-Доминго.

Мне по-прежнему было нисколько не страшно, так что поначалуказалось – потребуется сильно напрячь воображение, чтобы пробудить в душе страхмучительной смерти. Не важно, сколько лет мы прожили на свете: ночь, осеняя миртьмою, приносит с собой все те страхи, что гнездятся в нас с детства. И чемтемней становилось, тем неуютней я себя чувствовал.

Я был один в чистом поле, и, если бы закричал, никто неотозвался бы мне. И вспомнилось, как едва не лишился чувств сегодня утром.Никогда, никогда в жизни я не испытывал еще такого сердцебиения.

А если бы я умер? Стало быть, кончилась бы жизнь – таковсамый логичный вывод. За то время, что я следовал путем Традиции, мне уже нераз приходилось говорить с духами. Я был абсолютно убежден в существовании жизнипосле смерти, но мне ни разу не пришло в голову спросить, как именносовершается переход из одного измерения в другое. Как бы ни был подготовлен кэтому человек, это должно быть ужасно.

Если бы я умер, к примеру, сегодня утром, ни малейшегозначения уже не имели бы Путь Сантьяго, годы учения, тоска по близким, деньги,спрятанные на поясе. Я вдруг вспомнил цветок в горшке, стоявший на моемписьменном столе в Бразилии. Он продолжал бы существовать – и он, и все другиерастения на свете, и автобусы, и зеленщик на углу, всегда продававший свойтовар втридорога, и телефонистка, сообщающая номера, которые не значатся всправочнике.

Все эти мелочи, под воздействием того, что, случись моясмерть сегодня утром, исчезли бы, вдруг обрели в моих глазах огромное значение,сделались бесконечно важными. Именно они, а не звезды, не приобретеннаямудрость убеждают меня в том, что я жив.

Стало уже совсем темно, и лишь на горизонте я мог различитьслабое свечение городских огней. Я лег наземь, стал смотреть на ветви надголовой. До меня доносились странные звуки – странные и разнообразные. Этовышли на свою охоту ночные звери. Если Петрус – такой же, как я, человек измяса и костей, он не может быть всеведущ. Кто поручится, что здесь и вправду неводится ядовитых змей?! А волки, неистребимые европейские волки? Как знать,может быть, они учуяли меня и решили прогуляться именно здесь? Тут раздалсякакой-то иной звук – как будто с треском сломалась ветка, – и от охватившегоменя страха вновь замерло сердце.

Я несколько минут напряженно прислушивался, думая, чтоследует, не откладывая, сделать упражнение да отправляться в отель.Расслабился, сложил руки на груди, как покойник. Что-то шевельнулось рядом.Одним прыжком я вскочил на ноги.

Ничего. Это ночь все заполонила и заполнила собой, приведя ссобой все страхи, присущие человеку. Я снова растянулся на земле, преисполняясьна этот раз решимости преобразовать любой приступ страха в стимул дляупражнения. И понял, что, несмотря на ночную прохладу, весь покрыт испариной.

Я представил себе: гроб закрывают крышкой, завинчивают поуглам болтами. Я неподвижен, но жив и хочу сказать моим близким, что все вижу,что я их люблю, – однако не могу произнести ни звука – губы не шевелятся. Отеци мать плачут, друзья обступили гроб, но я один! Столько любящих вокруг, иникто не в силах понять, что я еще жив, что еще не сделал в этом мире всего,что намеревался. Отчаянно силюсь открыть глаза, стукнуть в крышку гроба или ещекак-нибудь подать знак о том, что жив. Тщетно.

Чувствую, как покачивается гроб, – это меня несут накладбище. Слышу, как позвякивают металлические ручки, слышу голоса и шагиидущих в траурном шествии. Вот кто-то сказал, что ужин придется немногоотложить, а другой заметил, что я умер слишком рано. От запаха цветов начинаюзадыхаться.

Я вспомнил, как раза два-три начинал ухаживать за женщинамии, боясь, что меня отвергнут, прекращал попытки сближения. Вспомнил, как недовершал начатое, полагая, что успеется. Мне безумно жаль себя, но не толькопотому, что меня живого положат в могилу, – жаль, потому что я боялся жить. Втом ли дело, что я боялся услышать «нет» или недоделал начатое?! Самое главное– полностью насладиться жизнью. И вот теперь я лежу, заколоченный в ящик, и уженельзя отыграть назад и проявить отвагу. Раньше надо было думать.