Свет становился все ярче, и у меня появилось ощущение, чтоон, окутав весь мир, проникает в каждый дом, освещает самые глухие тупики ихотя бы на секунду прикасается к каждому живому существу на земле.

…Кто-то поддерживал мои руки – воздетые, простершиеся досамого поднебесья. В этот момент поток голубого света налился такой нестерпимоймощью, что мне почудилось – сейчас потеряю сознание. Но мне удалось удерживатьэтот поток еще несколько секунд, пока не смолкла звучавшая во мне музыка.

Чувствуя полнейшее изнеможение и одновременно – невероятнуюсвободу и ликующую радость от того, что было испытано мною мгновение назад, янаконец сумел расслабиться. Руки, поддерживающие меня с двух сторон, разжались.Я понял, что слева был Петрус, и в глубине души я уже догадывался, кто стоялсправа.

И, открыв глаза, увидел рядом с собой монаха Альфонсо. Онулыбнулся мне и по-испански сказал: «Доброй ночи». Я улыбнулся в ответ и, взявего руку, крепко прижал ее к груди. Он не противился, но затем мягковысвободился.

Мы молчали. Спустя некоторое время Альфонсо поднялся ипродолжил свой путь по каменистой равнине. Я глядел ему вслед, пока онокончательно не скрылся в темноте.

Тут Петрус наконец прервал молчание, но об Альфонсо он непромолвил ни слова.

– Делай это упражнение как можно чаще, и тогда Агапе вновьоживет в тебе. Повторяй упражнение перед каждым важным шагом в твоей жизни, вначале любого странствия, в минуты сильного душевного напряжения. Еслипредставится возможность, выполняй упражнение вместе с кем-нибудь из тех, ктотебе мил. Этот ритуал лучше делать не в одиночку.

Передо мной был прежний Петрус: наставник, инструктор ипроводник, о котором я почти ничего не знал. Те чувства, что он выказал, когдамы сидели в хижине отшельника, уже улетучились. Хотя, когда он меня поддерживалво время упражнения, я смог ощутить величие его души.

Мы вернулись в хижину отшельника, где оставили вещи.

– Хозяин сегодня не вернется, так что мы можем лечь здесь, –сказал Петрус, устраиваясь на земляном полу.

Я раскатал свой спальный мешок, приложился к бутыли с виноми тоже лег. После упражнения с потоком Любви Всеобъемлющей на меня навалиласьогромная усталость. Но эта усталость была приятной, в ней не было напряжения, иеще, прежде чем закрыть глаза, я вспомнил худого бородатого монаха, что сиделсо мной рядом и пожелал мне потом доброй ночи. Где-то снаружи, во тьме,находился этот человек, охваченный пламенем Божественной Любви. Может быть, этаночь казалась такой непроглядно-темной потому, что он впитал в себя весь светнашего мира?

– Пилигримы? – осведомилась старушка-хозяйка, подавая намутренний кофе.

Дело было в местечке, называвшемся Асофра, – маленькие домикис гербами на фасадах, а на площади – фонтан, водой из которого минуту назад мынаполнили свои фляги.

Когда я подтвердил ее догадку, глаза старушки засветилисьуважением и гордостью.

– В детстве моем, помню, дня не проходило, чтобы здесь,следуя Путем Сантьяго, не появлялся хотя бы один пилигрим. Не знаю уж, чтотакое случилось после войны, когда воцарился Франко, но поток паломников иссяк.Должно быть, автостраду проложили. Теперешние шагу пешком не ступят – только намашине.

Петрус промолчал – он вообще в это утро встал не с той ногии пребывал в скверном расположении духа. Я же согласился с хозяйкой,представляя себе новую заасфальтированную магистраль, автомобили снарисованными на капотах раковинами, сувенирные палатки у ворот монастырей.

Покончив с завтраком – чашка кофе с молоком и хлеб соливковым маслом, – взялся за путеводитель Эмерика Пико, прикинул и понял, чтово второй половине дня мы доберемся до Санто-Доминго-де-ла-Кальсады, ночеватьже, судя по всему, будем в одном из тех старинных замков, которые испанскоеправительство превратило в благоустроенные отели. Еще я обнаружил, что, хотя мырегулярно питались три раза в день, денег почему-то уходит значительно меньше,чем предполагалось. Что ж, значит, пришло время совершить нечто сумасбродное исделать что-то такое, чтобы все прочие органы и члены не чувствовали себя посравнению с желудком обделенными.

Я и проснулся сегодня, охваченный каким-то страннымощущением – будто мне во что бы то ни стало надо немедленно оказаться вСанто-Доминго, – ощущением, которое испытал два дня назад, когда мы пришли кскиту, и которое вроде бы не должно было повториться. Петрус тоже былмеланхоличней и молчаливей, чем обычно. Уж не позавчерашняя ли встреча сАльфонсо тому причиной? – подумал я. Мне очень хотелось вызвать Астрейна ипобеседовать с ним по этому поводу.

Но, во-первых, я никогда не производил такие заклинанияутром, а во-вторых, не был уверен в том, что будет толк. Так или иначе,намерение это было мною отвергнуто.

Итак, мы допили кофе и тронулись в путь. Миновалисредневековой постройки дом с гербом на фронтоне, лежавший в развалинахпостоялый двор для паломников, парк, разбитый в городской черте. И только ясобрался углубиться в процесс ходьбы через поля, как вдруг и очень явственнодал о себе знать мой левый бок. Я продолжал шагать, но тут меня придержалПетрус.

– Не беги, – сказал он. – Остановись и погляди. Я хотелотмахнуться от его совета и двигаться дальше, но не тут-то было. Ощущения быливесьма неприятны – нечто вроде резей в желудке. Минуту или две я пыталсяубедить себя, что это скверно подействовал на меня хлеб, смоченный оливковыммаслом, однако что толку было обманывать себя. Мне ли не знать, какие ощущения приносятнапряжение и страх?!

– Обернись! – голос Петруса был необыкновенно настойчив. –Обернись и взгляни, пока не поздно.

И я резко обернулся. Слева от меня среди выжженных зноемдеревьев стоял заброшенный дом. Олива вздымала скрюченные ветви в поднебесье. Амежду нею и домом, неотрывно глядя на меня, стоял пес.

Черный пес. Тот самый, которого я несколько дней назадвыгнал из дома женщины.

Позабыв о Петрусе, я встретил взгляд собаки таким жепристальным взором. Внутренний голос – уж не знаю чей: Астрейна или моегоангела-хранителя – предупреждал, что в тот самый миг, как я отведу глаза, пескинется на меня. И вот несколько минут, показавшихся бесконечными, мыпристально глядели друг на друга.