Земли, по которым мы шли, крестьяне готовили к севу. Здесь итам налаживали они допотопные насосы – свое оружие в извечной борьбе с иссохшейпочвой. По обочинам Пути Сантьяго тянулись, громоздились, образовывалибесконечные стены, причудливыми узорами вились в полях груды камней. Я подумало том, что вот уж сколько столетий обрабатываются эти поля, и все равно –неизменно каждый год вылезает из земли камень, который надо извлечь и удалить:он ломает лемех плуга, калечит лошадь, коркой мозолей покрывает рукиземледельца. Эта битва начинается каждый год, а конца ей не будет.

Петрус был спокойней обычного, и я вспомнил, что с самогоутра он не проронил почти ни слова. После нашего разговора у межевых столбов онзамкнулся в молчании и большую часть моих вопросов оставлял без ответов. А яхотел получше понять, что значит «легион бесов». Он еще прежде объяснил мне,что у каждого человека есть всего лишь один Вестник. Но теперь был явнонерасположен говорить об этом, так что я решил дождаться более благоприятногослучая.

Мы поднялись на пригорок, и оттуда открылась колокольняцеркви в Санто-Доминго-де-ла-Кальсаде. Зрелище это придало мне новых сил; яразмечтался об уюте и магической атмосфере «Парадора» – одного из техсредневековых замков, которые попечением испанских властей превратились вкомфортабельные отели. Мне приходилось читать, что сам святой Доминик выстроилздесь странноприимный дом, где по дороге в Компостелу переночевал однаждысвятой Франциск Ассизский. Я вспомнил об этом – и воспрянул духом.

Было уже около семи вечера, когда Петрус остановился. Явспомнил Ронсеваль, медленный путь, когда я так нуждался в стакане вина, чтобысогреться, и со страхом подумал – не готовит ли мой спутник что-то подобное ина этот раз?

– Один Вестник никогда не станет помогать победить другого.Вестники не ведают, что такое добро и зло, однако хранят верность друг другу.Так что в схватке с псом на помощь Астрейна не рассчитывай, – промолвил Петрус.

Но теперь уже я не настроен был вести беседу – хотелосьпоскорее добраться до Санто-Доминго.

– Вестники усопших способны вселяться в тело человека,обуянного страхом. Именно потому их так много, что имя им – легион. Ихприваживает женский страх. Вестник не одного только убитого цыгана, но и прочиеВестники блуждают в пространстве, отыскивая способ войти в соприкосновение ссилами земли.

Лишь теперь Петрус соизволил ответить на мой вопрос. Но всловах его мне чудилась некоторая нарочитость и неестественность – словно бывовсе не об этом хотелось ему говорить со мной.

– Чего тебе надо, Петрус? – спросил я не без досады.

Мой проводник не ответил. Сойдя с дороги, он направился кдереву, стоявшему в поле в нескольких десятках шагов отсюда, – старому, почтинапрочь лишенному листвы, единственному здесь дереву. Он не позвал меня засобой, и потому я остался на дороге. И стал свидетелем странной сцены: Петрусобошел вокруг дерева и, глядя в землю, громко произнес несколько слов. Потомсделал мне знак приблизиться.

– Сядь, – приказал он, и голос его теперь звучал иначе: нето ласково, не то виновато. – Ты останешься здесь. Завтра мы встретимся вСанто-Доминго-де-ла-Кальсаде.

И прежде, чем я успел произнести хоть слово, продолжал:

– На днях – ручаться могу лишь за то, что это произойдет несегодня, – тебе придется столкнуться со своим главным врагом на Пути Сантьяго,и враг этот – пес. Когда настанет этот день, будь уверен, что я окажусьпоблизости и наделю тебя силами, потребными для схватки. А сегодня тывстретишься с иным врагом. Он может уничтожить тебя, а может стать твоим вернымтоварищем. Имя этому врагу – Смерть.

– Человек – единственное существо на земле, которое сознает,что когда-нибудь умрет, – продолжал он. – По этой, и только по этой причинеотношусь я к роду человеческому с глубочайшим уважением, потому и верю, чтогрядущее его будет несравненно лучше настоящего. Зная, что дни его сочтены, чтов тот миг, когда он меньше всего этого ждет, все кончится, он, тем не менее,обращает свое бытие в борьбу, достойную существа бессмертного. И то, что вглазах иных людей выглядит суетной гордыней – ну, вот это стремление оставитьпо себе память в детях ли, в творениях ли, сделать так, чтобы имя пережило егосамого, – я расцениваю как квинтэссенцию человеческого достоинства.

Человек – существо хрупкое, а потому всегда пытается скрытьот самого себя великую непреложность смерти. Ему невдомек, что именно онапобуждает его создавать все лучшее, что есть в его жизни. Человек боитсяшагнуть во тьму, человека томит лютый страх перед неведомым и непознаваемым, иесть лишь один-единственный способ побороть этот страх – забыть о том, что дниего сочтены. Человек не понимает, что, осознав неизбежность смерти, сможетотважиться на большее, сможет пройти в каждодневных своих завоеваниях дальше –ибо если Смерть неминуема, то и терять ему нечего.

Петрус помолчал. Ночевка в Санто-Доминго уже стала казатьсямне чем-то весьма отдаленным. Я со все большим интересом вслушивался в словамоего спутника. На горизонте, прямо перед нашими глазами началось умираниесолнца. Быть может, и оно тоже слушало Петруса?

– Смерть – наша верная спутница, ибо это она придаетистинный смысл нашей жизни. Но для того, чтобы различить ее истинное лицо, мыдолжны сначала познать все те ужасы и страхи, которые пробуждаются в душевсякого живого от одного упоминания ее имени.

Петрус уселся под дерево и знаком предложил мне сделать тоже самое. Объяснил, что несколько минут назад он обошел дерево кругом, чтобыотчетливо вспомнить все, что было с ним, когда он сам был паломником и впервыешел Путем Сантьяго. Потом достал из заплечного мешка два бутерброда, купленныепосле обеда.

– Там, где ты находишься сейчас, тебе ничего не грозит, –сказал он, передавая их мне. – Здесь нет ядовитых змей, а пес решится напастьна тебя вновь, лишь когда позабудет о своем сегодняшнем поражении. Нет ниграбителей, ни иных темных личностей. Ты пребываешь в полнейшей безопасности.Опасно для тебя только одно – твой собственный страх.

И еще Петрус сказал, что два дня назад мне довелось испытатьпереживание, ни яростью, ни яркостью не уступающее смерти, – я увидел ЛюбовьВсеобъемлющую. И ни на миг не заколебался, не оробел, не струсил, ибо не питалпредубеждений относительно любви. А вот по отношению к Смерти все мы полныпредрассудками, поскольку не сознаем: Смерть – это всего лишь одно изпроявлений Агапе.

Я ответил, что годы, посвященные магии, позволили мне почтиполностью отрешиться от страха смерти. И, по правде сказать, то, как и отчего яумру, пугает меня не в пример больше смерти как таковой.