— Раненый? — воскликнул он. — Кто посмел его ранить?Впрочем, об этом потом, а сейчас веди меня, веди! Скорее, скорее! Что у тебя,свинцовые гири на ногах? Ранен? Поплатится же за это виновный, будь он хотьсыном герцога!

Лес был еще довольно далеко, но они быстро дошли до него.Молодой человек осмотрелся, нашел воткнутый в землю сук, к которому былапривязана какая-то тряпочка, и повел короля в чащу; время от времени импопадались такие же сучья, служившие, очевидно, путеводными вехами. Наконец онидошли до поляны, где увидели остатки сгоревшего крестьянского дома, а рядом сним полуразрушенный сарай. Нигде никаких признаков жизни, полная тишина кругом.Молодой человек вошел в сарай, король быстро вбежал за ним. Никого! Бросив намолодого человека удивленный и недоверчивый взгляд, король спросил:

— Где же он?

В ответ раздался издевательский смех. Король пришел вярость, схватил полено и хотел кинуться на обманщика, но тут еще кто-тоиздевательски захохотал над самым его ухом. То был хромой бродяга, следовавшийза ним по пятам. Король повернулся к нему и гневно спросил:

— Кто ты такой? Чего тебе надо здесь?

— Брось эти шутки и перестань бушевать! — сказал бродяга. —Не так уж хорошо я перерядился, чтобы ты не мог узнать родного отца.

— Ты не отец мне. Я тебя не знаю. Я король. Если это тыпохитил моего слугу, так найди и верни его мне, или ты горько раскаешься!

Джон Кенти ответил сурово и внушительно:

— Я вижу, что ты сумасшедший, и мне неохота наказывать тебя;но если ты вынудишь меня, я тебя накажу… Здесь твоя болтовня не опасна, потомучто здесь некому обижаться на твои безумные речи, но все же тебе следуетдержать язык за зубами, чтобы не повредить нам на новых местах. Я убил человекаи не могу оставаться дома, и тебя не оставлю, так как мне нужна твоя помощь. Япеременил свое имя и хорошо сделал, — меня зовут Джон Гоббс, а тебя — Джек;запомни это покрепче! А теперь отвечай: где твоя мать, где сестры? Они неявились в условленное место; известно тебе, где они?

Король угрюмо ответил:

— Не приставай ко мне со своими загадками! Моя мать умерла;мои сестры во дворце.

Молодой человек чуть опять было не захохотал, нооскорбленный король сжал кулаки, и Кенти, или Гоббс, как он теперь называлсебя, удержал своего спутника:

— Тише, Гуго, не дразни его; он не в своем уме, а ты егораздражаешь. Садись, Джек, и успокойся; сейчас я дам тебе поесть.

Гоббс и Гуго стали о чем-то тихо разговаривать между собой,а король, чтобы избавиться от их неприятного общества, отошел в полумрак, всамый дальний угол сарая, где земляной пол был на целый фут покрыт соломой.Король лег, укрылся, за неимением одеяла, соломой и весь ушел в свои мысли. Унего было много горестей, но какими ничтожными казались они перед великим горем— утратой отца. Имя Генриха VIII заставляло трепетать весь мир; при этом именикаждому рисовалось чудовище, дыхание которого все разрушает, рука которогоумеет лишь карать и казнить, но для мальчика были связаны с этим именем толькосладостные воспоминания, и образ, который он вызывал в своей памяти, дышаллюбовью и лаской. Он припоминал свои задушевные разговоры с отцом, с нежностьюдумал о них, и неудержимые слезы, струившиеся по его щекам, свидетельствовали оглубине его горя. День клонился к вечеру, и мальчик, истомленный своими невзгодами,заснул спокойным, целительным сном.

Много времени спустя — он не мог сказать, сколько именно, —еще не совсем проснувшись, лежа с закрытыми глазами и спрашивая себя, где он ичто с ним случилось, он услыхал над собой унылый, частый стук дождя по крыше;ему стало хорошо и уютно; но через минуту это чувство было грубо нарушеногромким говором и хриплым смехом. Неприятно пораженный, он высвободил из соломыголову, чтобы посмотреть, что тут происходит. Непривлекательную и страшнуюкартину увидел он. В другом конце сарая, на полу, ярко пылал костер; вокругкостра, в зловещем красном свете, лежали вповалку на земле бродяги и оборванцы.

Ни в снах он не видел, ни в книгах не встречал подобныхсозданий. Здесь были мужчины высокие, загорелые, с длинными волосами, одетые вфантастические рубища; были подростки с жестокими лицами, такие же оборванные;были слепцы-нищие с повязками или пластырями на глазах; были калеки с костылямии деревяшками; больные с гноящимися, кое-как перевязанными ранами; был подозрительноговида разносчик со своим коробом; точильщик ножей, лудильщик, цирюльник — каждыйсо своим инструментом; среди женщин были совсем молодые, почти девочки, были истарые, сморщенные ведьмы. Все они кричали, шумели, бесстыдно ругались; все онибыли грязны и неряшливы; было здесь и трое младенцев с какими-то болячками налицах, и несколько голодных собак с веревками на шее: они служили слепцамповодырями.

Ночь уже наступила, пир только что кончился, начиналасьоргия. Жбан с водкой переходил из рук в руки. Раздался дружный крик:

— Песню! Песню! Пой, Летучая Мышь! Пой, Дик, и ты, Безногий!

Один из слепцов поднялся на ноги и приготовился петь, сорвави швырнув на пол пластыри, закрывавшие его вполне здоровые глаза, и доску строгательным описанием причин его несчастья. Безногий освободился от своейдеревяшки и на двух совершенно здоровых ногах стал рядом с товарищем. Затем обазагорланили веселую песню, а вся орава нестройно подхватывала припев. Когдадело дошло до последней строфы, полупьяный хор, увлекшись, пропел ее всю ссамого начала, наполняя сарай такими оглушительными гнусавыми звуками, что дажестропила задрожали.

Вот как, примерно, звучал бы конец этой вдохновенной песни впереводе с воровского языка, на котором она была сложена:

Притон, прощай, не забывай,

Уходим в путь далекий.

Прощай, земля, нас ждет петля

И долгий сон, глубокий.

Нам предстоит висеть в ночи,

Качаясь над землею,

А нашу рухлядь палачи

Поделят меж собою.[26]