— У меня перерыв, Синди.

— Я в курсе, — отвечает она. — Дайте подурачиться. Эй, это что, новенький?

В первый момент я не понимаю, о чем она, и не знаю, что сказать.

— Я без ума от Маленького Бобби Литтла, — поясняет Синди, и тут до меня доходит.

ДетТВ.

ДетТВ — это противоположность фермам. В конце концов, вампиры столь же склонны к ностальгии, как кто бы то ни было. А ностальгию у нас вызывает то, что невозможно возвратить: наше детство. В отличие от прежних времен, мы не можем использовать детей как повод покупать игрушки и вновь пережить собственное детство. И в то время как фермы выращивают маленьких Исузу для охоты, которую скорее стоит назвать бойней, ДетТВ выращивает знаменитостей вроде Маленького Бобби Литтла. Вместо того чтобы стать жертвами охоты в какой-нибудь изолированной резервации, дети с ДетТВ играют перед камерами в идеализированных спаленках а-ля пятидесятые. Их ностальгическая прелесть, заключенная в засекреченной крепости, озаряет жизнь бесплодных вампиров во всем мире.

— Я попал, — бормочу я, стараясь поместиться между Исузу и своей сотрудницей.

— Эй, она симпатичная, — говорит Синди, заглядывая мне через плечо. — Немного похожа на меня, когда я была в ее возрасте.

Пауза… и я уже знаю, что за этим последует.

— Я когда-нибудь показывала тебе свои детские фотографии?

Боже, как патетично. Мы оба вновь переживаем детство, наблюдая, как незнакомые детишки растут на экранах наших телевизоров. Детишки, которых многие из нас превратили бы в фаст-фуд, если бы только знали, где, черт подери, они находятся. И, в первую очередь, если это настоящие детишки, а не какое-нибудь творение компьютерной графики или старая видеозапись, выдаваемая за прямой эфир. А если не ДетТВ, то наши собственные детские фотографии. Мы передаем их из рук в руки, воркуем над ними, как голуби, хвастаемся ими, размещаем на рабочих столах своих компьютеров, словно каким-то образом стали собственными родителями.

— Да. Да, Синди, конечно.

— О…

Она кажется разочарованной. Обычно я не настолько груб, но все еще не вполне отошел от потрясения. Меня поймали, когда я предавался мечтам по поводу своей очень личной версии ДетТВ.

— Вы были просто милашкой, — говорю я тоном влюбленного, закрывая окошко.

Синди улыбается, словно расстегивает молнию — это что-то сверхъестественное, так умеет только она: сначала показывается один клык, потом другой.

— Спасибо, — говорит она. И подмигивает. — Да, кстати. Ваша тайна умрет со мной.

При звуке слова «тайна» мое сердце словно сжимает кулак. Потом пытается дважды постучать в мои ребра — тук-тук, как это делали в мое время дети: стучат в дверь, а потом убегают. «Как она узнала?» Вот что оно хочет знать. «Что нам делать теперь?» — требовательно спрашивает оно.

Но Синди продолжает:

— Только не попадайтесь начальству. Перерыв перерывом, но видео реально перегружает сеть…

О… Кулак, стиснувший мое сердце, разжимается. Она не знает. Она думает, что я просто подсел на одно из этих детских шоу. Хорошо. Это будет моей легендой, если я когда-нибудь попадусь снова… и Синди обеспечит мне прикрытие. Она скажет, что предупреждала меня — а она действительно предупреждала, я соглашусь, принесу извинения, поклянусь, что это больше никогда не повторится…

— Спасибо за предупреждение, Синди, — говорю я, и она снова расстегивает молнию на своей улыбке.

— Без проблем, — она наклоняется ко мне и шепчет: — В прошлом году я погорела на том же самом. Прочли лекцию на тему «развлечения на рабочем месте», пригрозили штрафом и отпустили.

— Хорошо, буду знать, — шепчу я в ответ, но думаю уже только об одном: через один час и сорок пять минут можно будет идти.

Время идет.

Это что-то новое — или что-то старое, которое кажется новым: я замечаю течение времени. Это Исузу напомнила мне о нем, просто находясь здесь. Открыв мне глаза на то, что ценность каждых нескольких месяцев определяется тем, что они делают с ней, на изменения, которые производит время, на необъяснимое давление, которое оно создает. Это сделало меня нетерпеливым по сравнению с моими приятелями-вампирами. То, как они бесконечно болтают в очередях, как рассказывают друг другу истории, сюжет которых развивается зигзагообразно, сотню раз меняя направление: шаг вперед, пять назад, подхватывая побочные сюжетные линии, фон, бесконечные nоn sequitur,[40]порожденные потоком сознания… Они пускаются в этот путь, чтобы добраться до точки или хотя бы какого-нибудь увлекательного места, но по дороге часто забывают и о том, и о другом. Они тратят время, как пьяные моряки тратят деньги куда больше, чем могут потратить, не обращая внимания на тот факт, что некоторые из нас, возможно, не располагают всем временем в мире.

Это случилось через год с небольшим после того, как я нашел Исузу. Я начал носить часы. Не современные часы, которые подают сигнал, предупреждая о приближении рассвета, а старинные, со второй стрелкой и всем прочим. Я ношу часы и ловлю себя на том, что поглядываю на них, когда не вижу Исузу на экране своего компьютера или лично.

Еще у меня есть календари. Множество календарей. Один из них красуется на кухне, на самом видном месте — на стене, где мы начали отмечать, как удлиняются косточки у Исузу. Несколько штрихов-меток уже остались позади, и я сказал ей, что к тому времени, когда ей будет столько же лет, сколько мне, она будет задевать макушкой луну.

Она уже хихикает, и я уже благодарю Господа.

Сегодня вечером, глядя на календарь, я обнаруживаю нечто новое. Или, если разобраться, нечто очень старое. Одно из чисел Исузу окружила звездами. Это не день ее рождения — он был несколько месяцев назад. И не Рождество, оно было еще раньше. Но учитывая, что каждый из этих дней отмечен…

Это праздник, но праздник, на который изготовители календарей перестали обращать внимание, словно он уже не представляет интереса даже с точки зрения истории. Забытые праздники, праздники живота или смерти, вроде Дня Благодарения или Пасхи… Что-то подсказывает мне, что в норе семейства Кэссиди этот праздник не забывали — может быть, по политическим убеждением, а может быть, из солидарности со всем тем, что умирает и будет съедено. Или, может быть, это был просто повод уничтожить часть запасов шоколада, который они похитили перед побегом.

— У-у-у!

Это Исузу. Она подкралась ко мне сзади, пока я стоял и считал, сколько дней осталось до того дня в конце октября. Обернувшись, я вижу, что она стоит у меня за спиной, на голове простыня с прорезанными отверстиями для глаз.

Я щелкаю пальцами.