Я понятия не имел о том, что такое психология. Не знал даже, куда ее отнести – к терапии, хирургии или какой другой медицинской науке. А может быть, это какое-нибудь особенное западное колдовство?

Она начала расспрашивать меня о детстве, о родителях, о наших взаимоотношениях, о моих привязанностях. Ее вопросы отличались банальностью и бестактностью.

Я никогда никому не рассказывал о своей жизни. Общаясь с теми или иными людьми, я сочинял про себя всякие истории. У меня всегда имелось несколько заготовок, к которым я в случае надобности прибегал. Поэтому и на ее вопросы я отвечал в том же духе, предложив одну из версий. Происходящее напоминало мне допрос инквизиции и не вызывало ни малейшего желания открывать правду. Но чтобы мои россказни звучали достоверней, я время от времени сообщал одну-две точные детали. Одним словом, я по-своему развлекался.

Вдруг моего слуха коснулся тихий звук щелчка – так обычно щелкают электронные приборы. Я прислушался и понял: в магнитофоне закончилась лента. Мне удалось скрыть свое удивление, и я продолжал говорить как ни в чем не бывало. Дама-психолог, стараясь действовать бесшумно, откинула крышку магнитофона, перевернула кассету другой стороной и снова нажала на кнопку записи. Аппарат стоял у нее в ящике стола. Я еще немного напряг слух и уловил шуршание ленты. Выходит, она записывала наш разговор. Не предупредив меня! Я решил проверить, так ли это. Я уже понял, что быть психологом значит лезть постороннему человеку в душу. Теперь я хотел убедиться, насколько психологи правдивы.

– Простите, мадам, – сказал я. – Мне послышалось или вы и в самом деле записываете нашу беседу на магнитофон?

– Здесь нет никакого магнитофона, – ответила она. – Не понимаю, что вы могли услышать.

И быстро задвинула ящик стола.

– Еще раз прошу меня извинить, мадам, – не сдавался я, – но я совершенно точно слышал шум магнитофона.

«Плохой психолог да к тому же еще и лгунья!» – подумал я.

Все это казалось мне странным. Зачем ей записывать мои слова? Будь она чуть посимпатичней, я бы дал ей совет пойти со своим магнитофоном в ближайшее бистро. Там выбор разговоров куда больше!

Она задала мне следующий вопрос. Не замечал ли я за собой каких-либо странностей – из тех, про которые принято говорить «тараканы в голове»?

– В течение дня, – начал я, – все более или менее нормально. Я вижусь с людьми, занимаюсь тем и другим, и мне просто некогда думать про каких-то там тараканов. Но по вечерам я почти всегда чувствую себя более чем странно. И тогда меня и правда одолевают тараканы. Особенно набежавшие из соседних комнат. У нас там такие неряхи живут…

– Я прошу вас отвечать на мои вопросы серьезно! Это слишком важно, чтобы шутить.

– Не понимаю, что тут серьезного. Для меня есть только одна серьезная проблема. Я хочу точно знать, вернется ко мне зрение или нет. Все, что меня интересует, это возможность видеть.

– Молодой человек, я думаю, ваша проблема в том, что вы постоянно вспоминаете свое прошлое, когда вы были зрячим. Если вы хотите избавиться от депрессии, вы должны поставить на прошлом жирный крест. Зачеркнуть его в памяти навсегда.

– Мадам, я никогда не зачеркну свое прошлое, потому что это ни в малейшей степени не поможет мне получить документы в префектуре и раздобыть сэндвич себе на ужин. Вам известно, например, что я ем всего раз в день, в столовой учебного центра? У меня нет денег даже на самые дешевые продукты. Так на что же мне уповать, кроме своих воспоминаний? Я, видите ли, все еще хочу чувствовать себя живым и надеяться на лучшее.

– Молодой человек, сеанс окончен. До свидания. До следующего раза.

– Вы ошибаетесь. Следующего раза не будет. Впрочем, у меня есть к вам встречное предложение. Давайте встретимся, но не здесь, а в кафе, ближе к вечеру. Вы угостите меня сэндвичем и кофе, а я в обмен расскажу вам все, что вы хотите знать.

– Молодой человек, я не работаю в кафе! И я вынуждена буду поставить директора центра в известность о том, что вы отказываетесь от моих консультаций.

Из кабинета я уходил в глубокой задумчивости.

«Странная это профессия – психология, – говорил я себе. – До чего должно быть тоскливо – день напролет слушать чужие истории. И почему она всем незрячим дает один и тот же совет? Забыть о прошлой жизни… Шла бы в морг проповедовать покойникам. Там ее точно ждал бы успех».

Эта встреча смутила меня и ввергла в еще большую растерянность. Может, я плохо понимаю смысл выражения «поставить жирный крест»? Что-то в нем было до ужаса противное… Слово «крест» вызывало в памяти картины кладбища. Но я-то ведь жив! И не собираюсь хоронить себя заживо.

В конце концов мне надоело размышлять на эту тему. Я решил про себя, что эта дама – попросту сумасшедшая и мне не следует обращать на нее внимание.

Если что и помешает мне выкарабкаться, то уж никак не ее глупые заявления. Я сам разберусь, что для меня хорошо и что плохо.

На самом деле к этому времени я, возможно неосознанно, пришел к важному выводу: мое будущее зависит только от меня.

Передо мной вновь засветилась искорка надежды. Я еще не знал, к чему она меня приведет, но уже одно то, что она зажглась в моей душе, служило хорошим признаком и помогало мне выстоять.

Вечером, придя домой, я снова принялся обдумывать свое житье, но по сравнению с утром гораздо более спокойно. Мне удалось ненадолго отвлечься от навязчивых мыслей о собственной слепоте.

И вдруг меня словно озарило. Человек – это прежде всего сознание и чувства. Едва эта истина открылась мне, как меня охватило воодушевление сродни эйфории.

Стоп, сказал я себе. Может быть, ты просто самообольщаешься? Я постарался честно ответить себе на этот вопрос. И снова убедился: нет, я не обманываюсь. Главное в человеке – то, о чем он думает и какие чувства испытывает.

Мне тут же захотелось перечитать арабскую поэзию. Раньше я читал стихи на арабском почти каждый день. Они дарили мне сладостное, слегка окрашенное грустью удовольствие, они просветляли мой разум и обогащали воображение. Именно стихи помогали мне держаться в самые трудные минуты.

Я достал свой сборник стихов и раскрыл его наугад. И тут же сам себя обругал дураком: книга была напечатана обычном шрифтом, а не шрифтом Брайля. Я же не смогу ее читать! Тогда я опустил томик на колени и принялся читать вслух стихи, которые помнил наизусть.

Зеркало помнит

Мой мерцающий свет.

Я жив. Я жив. Я жив

В лучезарных снах.

Впервые после потери зрения эти строки наполнили меня ощущением силы и счастья. Как будто что-то щелкнуло у меня в мозгу. Мне вдруг стало ясно: даже у слепого никто не может отнять способности ценить жизнь и испытывать благословенные мгновения радости.

Шли недели, и я постепенно постигал науку самостоятельности. Я уже гораздо увереннее передвигался по улицам и в метро. Я успешно овладевал чтением и письмом по Брайлю, что также доставляло мне искреннее удовольствие – я уже мог прочитать целую книгу.