— Врешь. То есть что хотел, это правда, а про любопытство… Эльдар…

Иван запнулся, продолжил, будто преодолевая преграду:

— Ты ее любишь, Серафиму мою блаженную. И, кажется, для тебя это впервые. И вы так подходите друг другу, что я почувствовал себя злодеем, который мешает воссоединению. Вот какая у меня ревность.

Эльдар в этот момент испытал невероятное облегчение, не зря угрюмый половой шкалики к ним на стол таскал, попустило Ваньку.

— Зорин, дружище, ну что ж теперь, отдашь мне свою сновидицу по дружбе, чтоб мое разбитое сердце подлатать? Нет, знаю, что нет. И она того не захочет. Ну люблю, и что? Она мне вроде путеводной звезды в ночном небе — недостижимая, священная. Потерпишь, пока время меня излечит. И с детишками не затягивайте, дамы, которые в тягости, никогда меня не привлекали.

— Детишки, — мечтательно повторил Иван. — Пока мне в приданое упряжку сонных котов посулили, а про детишек сослались на изыскания бриттских ученых умов, кои указывают на затруднения в производстве потомства чародеев меж собою.

Мамаев посмотрел на друга и рассмеялся:

— Посуливший немного не представляет границы твоих сил.

— Он, то есть она, мечтает к учителю поскорее возвернуться, чтоб все тайны постичь.

— Хитрый старец озаботился, чтоб мечтательность поддержать. Не запри он ее сил, никуда бы барышня Абызова не возвернулась. Тайн и в столице хоть лопатой греби.

— Это да. — Зорин, высказав то, что жгло его изнутри, интерес к зелену вину утратил, отодвинул чарку, щелкнул сам себя по кончику носа, сложив пальцы щепотью, и подозвал полового: — Трифон, человече, отыщи-ка нам на кухне нормальной еды, мы покушаем, да и пойдем с богом, тебя более не тревожа.

В пустую чарку Иван Иванович положил парочку ассигнаций, приятность своих слов подкрепляя. И Тришка через недолгое время метнул чиновникам на стол разогретую тушенину в глиняных горшочках, половинку хлебушка и шмат вяленого мяса, которого в пост вроде не полагалось, но половой решил, что басурманину все едино будет.

— Мы ведь раньше даже предположить не могли, что навы могут помещать свою сущность в человеческие тела, — говорил Зорин, с аппетитом откушивая.

— Ну, мы знали, что их магия, в отличие от нашей, направлена на манипуляции с сознанием.

— Теперь надо выяснить, как эта мифическая навья снасть выглядит, чтоб была возможность простым осмотром…

— Никак, — перебил Мамаев с едва уловимым оттенком хвастовства. — Простым осмотром она не определяется, непростым, впрочем, тоже.

— Ты хочешь сказать… — Иван Иванович замер, не донеся ложки ко рту.

— Именно хочу! Раз вопросы любви мы, ко взаимному облегчению, обсудили, я очень хочу сказать о… не о любви.

Эльдар приосанился:

— Да жуй ты, не тормози. Я где угодно говорить могу, а Тришка наш скоро мышьяку тебе в тарелку сыпанет. Слушай! Помнишь, слухи ходили, что у Юлия Францевича в дому родственница дальняя проживает? Племянница?

— Яматайка?

— Папатайка! — Мамаев фыркнул. — Жуй! А помнишь, когда мы паука-давителя в гостинице брали, там девица нетяжелого поведения с нами страдала, андалузская прелестница Машенька?

— Это она племянница и есть?

— Точно. Только она не Машенька и не племянница. Сикера ее зовут, и она, представь себе, навь.

Тришка прислушивался изо всех сил, но без успеха. Басурманин тарахтел вполголоса, да еще на стол навалился, чтоб ближе к собеседнику быть. А тот, будто по волшебству протрезвевший, только глаза пучил да время от времени головой качал.

Через три четверти часа чиновники наконец засобирались, сунули половому денежку за груды, оделись. И последнюю фразу, сказанную у самого порога, Тришка услышал доподлинно.

— Эльдар, ты мне одно скажи, у нее там точно хвоста не было?

Вчера я посетила концерт, третьего дня побывала в театре, сегодня собиралась нанести визит княгине Кошкиной, бабушке Анатоля.

— Эти, пожалуй. — Ткнула я пальчиком в пару лайковых перчаток. — С меховой оторочкой я также возьму, и вон те, замшевые, упакуйте.

Зеленые глаза Евангелины Романовны прожгли во мне Дыру.

— Ежели меня за взятку, полученную в классе, понизят, вся вина на тебе, Серафима будет.

— Это если бы ты в обмен на презент услугу мне оказала, тогда да, тогда я бы первая на тебя доносить принялась. Но у нас презенты отдельно, а услуги отдельно, и никак они меж собою не связаны.

— Схоластика!

— Нет! Всего лишь три несчастные пары перчаток. Я, может, не умею иначе расположение показать, я, может, нелюдима и замкнута.

— Такая ты и есть, — ответила чиновница, а продавцу сказала: — Покупку я оплачу.

Погода стояла прекрасная, выйдя на улицу, я прищурилась от яркого зимнего солнышка. Время было обеденное, именно поэтому Геля смогла составить мне компанию по дороге к модисткам. Конечно, мастериц и на дом было возможно вызывать, но обстановка бобынинского родового гнезда настолько меня тяготила, что я пользовалась любым поводом из него ускользнуть.

— Тебе абсолютно необходимо в приказ возвернуться?

— Абсолютно. Но вечером я тебя не оставлю.

Попович поклонилась какому-то встречному господину. Из того, что поприветствовала она его первой, я заключила, что господин тот в чине выше надворного советника служит.

— Девица Мерло сегодня сызнова церковь Святого Демьяна посещала, — сказала Геля. — Ни дня не пропускает.

— Со стариком?

— Да.

Личность сего старца Евангелина выяснила еще третьего дня, расспросив Сухова. Бравый ротмистр исполнял при Анатоле ту же роль, что изображала при мне рыжая сыскарка, он был кем-то вроде дуэньи. Поэтому наши с князем свидания происходили вчетвером, и, пока я выслушивала пошлейшие комплименты либо пикировалась с кавалером, Павел Андреевич подвергался неявному, но тщательному допросу. Фамилия старца была Савицкий. Но его ни по фамилии, ни даже по имени-отчеству никто не называет. Говорят: старый пан. Геля предположила, что пан сей из Жечи произошел, отсюда и обращение. Годков ему преизрядно, может, сто, последние десять состоит обычным приживалом. За какие заслуги, Попович выяснить не удалось. Но, видимо, заслуги эти существовали в прошлом, потому что девицу Мерло определили старцу в сиделки. Лулу живет с ним в одной из гостевых пристроек и практически ни на минуту с ним не разлучается. Сухов рассказал, что с появлением бойкой гризетки старый пан своих покоев предпочитавший ранее не покидать, стал совершать долгие пешие прогулки в компании сиделки.

Услышав об этом, я испытала такую всепоглощающую ревность, что даже устыдилась. Что же эдакого рассмотрела моя ведьма в этой развалине? Чем он меня лучше? Так ее и спрошу при встрече. Именно этими словами.