Командир нашей базы, капитан Масахиса Сайто, был офицером из рода самураев и всегда держался сдержанно и с достоинством, чем резко отличался от требовавших к себе внимания и строго соблюдавших кастовые различия армейских офицеров из окружения генерала Хидэки Тодзио в Токио. Спокойный, но властный, Сайто пользовался у подчиненных огромным уважением. Он всегда оказывался последним в укрытии во время налетов бомбардировщиков противника. Даже если кто-то из нас запаздывал, мы неизменно видели, как капитан Сайто ждет, – иногда в нетерпении, если бомбы уже начинали рваться, – когда последний летчик займет свое место в служившем нам укрытием блиндаже. Обычно капитан медленно выходил из своего дома или командного пункта, спускался в окоп и, наблюдая за небом, следил, чтобы все до последнего человека покинули летное поле и укрылись. И только после этого сам он спускался в убежище. Понятно без слов, что подобные действия оказывали весьма благотворное влияние на подчиненных. Не поддается объяснению, как этому мужественному офицеру удалось пройти всю войну, не получив ни одного ранения.

Но человеком из моей военной жизни, которого я никогда не забуду, был лейтенант Дзанити Сасаи, мой непосредственный начальник, командовавший, вероятно, самой лучшей эскадрильей истребителей японских военно-воздушных сил. Под командованием Сасаи служили четыре лучших японских аса – Нисидзава, Ота, Такацука и я. Не будет преувеличением сказать, что все, кто летал с Сасаи, без колебаний отдали бы свою жизнь ради защиты молодого лейтенанта. Я уже поведал, как его личное вмешательство помогло мне во время малоприятного путешествия с острова Бали в Рабаул. Не раз тогда я удивлялся его присутствию, считая происходящее галлюцинацией, – трудно было представить, чтобы командир эскадрильи, словно простой ординарец, ухаживал за оказавшимся на больничной койке человеком. И тем не менее, Сасаи занимался именно этим.

В свои двадцать семь лет Сасаи не был женат. В своей комнате он хранил портрет Ёсицунэ, легендарного японского воина. Сасаи с презрением относился к существовавшим на флоте кастовым различиям и, так же как большинство простых летчиков, мало заботился о своей одежде и выправке. Возможно, на этом и не стоило бы заострять внимание, но не следует забывать, что от офицера японских вооруженных сил требовалась безупречная выправка.

После нашего прибытия в Лаэ я был изумлен, с каким вниманием Сасаи заботится о благополучии и здоровье подчиненных ему летчиков. Стоило кому-то заболеть малярией или какой-нибудь еще тропической болезнью, среди которых настоящим бедствием был грибок, заставлявший гнить человеческую плоть, Сасаи первым оказывался у койки больного, старался утешить и поднимал скандал, добиваясь от служащих госпиталя необходимого ухода за своим подчиненным. Стараясь помочь, он бесстрашно подвергал себя опасности заразиться самыми страшными из известных человечеству болезней. Для нас он стал легендой. Мужчины, жаждущие вступить в бой и готовые без колебаний убивать, не стеснялись плакать, наблюдая за поступками Сасаи, и клялись в верности молодому офицеру.

Однажды вечером мы с изумлением увидели, как Сасаи зашел в госпиталь, чтобы навестить одного из летчиков, чья кожа была изъедена грибком. Никто не знал, заразна или нет эта болезнь, все лишь видели, какие нестерпимые муки она доставляет. И тем не менее, именно Сасаи ухаживал за несчастным, именно он лишал себя сна и старался утешить больного.

И все это делалось с явным пренебрежением к тому, что представляло собой самую строгую в мире систему кастовых различий среди военнослужащих, когда малейшее отступление от принятых правил подчиненным влекло за собой дисциплинарное взыскание – вполне справедливое, по мнению вышестоящего офицера, – путем жестокого избиения или даже смертной казни. Даже здесь, в Лаэ, где в джунглях находился всего лишь небольшой аванпост, иерархия соблюдалась неукоснительно. Казалось немыслимым, чтобы кто-то мог позволить себе неуважительное отношение к офицеру.

Сасаи, будь у него такое желание, имел все основания требовать соблюдения кастовых различий, ведь он был выпускником академии в Этадзиме, но он никогда так не поступал. Возможно, другие офицеры возражали против этого, я не знаю. Но Сасаи частенько отказывался от более удобного офицерского жилья с его меньшей скученностью и проводил много времени с нами.

С подчеркнутым вниманием он следил за нашим здоровьем. В Лаэ по предписаниям медиков в целях профилактики мы через день должны были принимать таблетки хинина. Летчики их терпеть не могли за горечь. Обнаружив, что его подчиненные увиливают от приема положенной дозы, Сасаи обращался с ними как с детьми. Он брал в рот несколько таблеток, разжевывал их и облизывал губы. Обычный человек с отвращением выплюнул бы их, но только не Сасаи. Ни один из наблюдавших, как командир его эскадрильи проделывает это, не посмел бы жаловаться на горечь хинина!

Оставшись наедине с Сасаи, я выразил удивление его умением поглощать хинин столь необычным способом.

– Не считай меня двуличным, – спокойно объяснил Сасаи, – я его ненавижу, как и все остальные. Но я должен уберечь своих людей от малярии. По правде говоря, я поступаю так же, как поступала моя мать, когда я в детстве болел.

Во время наших многочисленных бесед Сасаи рассказывал мне о своем детстве, о том, как тяжело болел, оставаясь много лет прикованным к кровати. Со смущением он поведал мне, как капризничал, не желая принимать лекарство, и как его мать делала вид, будто ей нравится горькое лекарство, необходимое для спасения жизни своего больного малыша.

Благодаря многолетним стараниям матери Сасаи постепенно выздоровел. Он приложил массу усилий, чтобы закалить свое слабое тело, частенько испытывая нестерпимую боль во время тренировок на выносливость. В старших классах школы он забыл о своих болезнях и даже стал чемпионом по дзюдо. В Военно-морской академии и летной школе Сасаи выделялся среди остальных своими успехами в учебе и спорте.

Шли месяцы, война в воздухе становилась все более ожесточенной, и наши материальные ресурсы постепенно истощались. Несмотря на успешные действия нашей эскадрильи, мы ничего не могли поделать с союзниками. Количество их принимавших участие в боевых действиях самолетов постоянно возрастало. Благодаря этому, а также стойкости и напористости их летчиков они действительно превратились в грозную силу. Их истребители и бомбардировщики рыскали над островами днем и ночью, уничтожая наши корабли, доставлявшие продукты и боеприпасы. Американские подводные лодки также наносили нам тяжелый урон.

В результате этого нашим военно-морским силам приходилось днем скрывать свои корабли и осуществлять доставку под покровом темноты. Но этого явно было недостаточно, и вскоре слабый ручеек поставок надводными кораблями иссяк. Командование флота предприняло попытку организовать доставку подводными лодками. Это стало всего лишь вынужденным компромиссом, ибо грузоподъемность подводных лодок была сильно ограничена. В конце концов нам пришлось довольствоваться поставками лишь самого необходимого для продолжения боевых действий. В результате даже то немногое, чем мы могли побаловать себя, оказалось непозволительной роскошью. О пиве и сигаретах оставалось только мечтать, их нам выдавали лишь в качестве награды, когда летчики добивались крупных побед в воздухе без потерь. Большинство пилотов не употребляли алкогольных напитков. Но сигареты пользовались огромным спросом, так как многие были заядлыми курильщиками.