Хатори поравнялся с моим истребителем, и мы, набрав высоту, медленно кружили над ведущими бой самолетами. Теперь они снизились почти до верхушек деревьев, где Ёнэкава мог воспользоваться превосходством своего Зеро. Противнику больше не хватало пространства для маневра, он мог попытаться оторваться только в горизонтальном полете. Едва он успел выйти из поворота, как Ёнэкава ринулся на него. Точность прицела на этот раз не вызывала сомнений. «P-39» рухнул в джунгли и исчез.

Ёнэкава открыл счет своим победам.

15 мая из-за сильного ливня у всех летчиков был внеочередной день отдыха. Но передышка оказалась короткой, ибо уже на рассвете следующего дня несколько «B-25» на бреющем полете роем пронеслись над аэродромом, оставив множество воронок на взлетно-посадочной полосе и обстреляв наземные постройки.

Второй день подряд нам пришлось оставаться на земле, за это время удалось лишь засыпать воронки и немного привести в порядок полосу. Мы остались в казарме, часть летчиков отсыпалась, остальные обсуждали возрастающую мощь вражеских атак.

К нам в гости зашел пилот бомбардировщика (он приземлился в Лаэ для дозаправки и после налета противника не смог взлететь) и стал с интересом слушать рассказы о наших атаках бомбардировщиков противника. Вскоре он стал с завистью поглядывать на стоящие на взлетно-посадочной полосе истребители.

– Знаете, – неожиданно сказал он, – думаю, я всегда мечтал летать на истребителях, а не на этих начиненных бомбами «грузовиках». Смешно, – задумчиво произнес он, – но противник все больше и больше атакует нас во время налетов. Многие из нас уже не надеются вернуться домой. Мне тоже кажется, что я не доживу. И все же, – он повернулся к нам лицом, – я был бы доволен, если бы смог кое-что сделать.

Мы ждали, что он скажет.

– Я хотел бы сделать мертвую петлю на своем «грузовике», – сообщил он. Улыбнувшись, он добавил: – Можете себе представить эту махину делающей мертвую петлю?

Кто-то из наших летчиков произнес:

– На твоем месте я бы не стал даже пробовать. Тебе не удастся выйти из петли, сохранив самолет целым, даже если ты сможешь в нее войти.

– Пожалуй, ты прав, – ответил он.

Мы увидели, как он пересек летное поле, забрался в кабину истребителя и стал рассматривать рычаги управления. Мы тогда и не догадывались, что запомним этого летчика на всю жизнь.

День заканчивался, вечером Нисидзава, Ота и я отправились в радиоцентр послушать транслируемый ежедневно по австралийскому радио «музыкальный час».

– Эта музыка… слышите? Кажется, это «Пляска смерти», верно? – неожиданно спросил Нисидзава.

Мы кивнули. Нисидзава пришел в восторг:

– У меня появилась мысль. Помните о нашем завтрашнем задании в Порт-Морсби? Почему бы нам не устроить там собственную пляску смерти?

– О чем это ты, черт побери? – спросил Ота. – Похоже, ты спятил.

– Нет, я серьезно говорю! – возразил Нисидзава. – Когда будем возвращаться домой, давайте задержимся над Порт-Морсби и втроем выполним несколько показательных мертвых петель над аэродромом. Они там на земле все с ума сойдут.

– Пожалуй, это было бы забавно, – осторожно заметил Ота, – но как быть с нашим командиром. Он нам этого никогда не позволит.

– Ну и что? – последовал ответ. – А зачем ему вообще об этом знать?

Лицо Нисидзавы расплылось в улыбке.

Мы вернулись в казарму и стали втроем шепотом обсуждать план наших действий на завтра. Мы не боялись всего втроем появиться над Порт-Морсби – втроем мы в общей сложности сбили шестьдесят пять самолетов противника. На моем счету было двадцать семь, Нисидзава сбил двадцать, а Ота – восемнадцать.

На следующий день мы нанесли удар по Порт-Морсби, совершив мощный налет восемнадцатью истребителями, которые лично вел в бой наш командир Тадаси Накадзима. Нисидзава и я были его ведомыми.

Наша атака по наземным целям не удалась. Все находившиеся на аэродроме бомбардировщики успели спрятать от нас в укрытия. В воздухе все обстояло иначе. Три звена истребителей противника атаковали нас над аэродромом. Мы повернули и предприняли лобовую контратаку. В завязавшейся схватке шесть «P-39» – два из которых сбил я, – объятые пламенем, рухнули на землю. Несколько Зеро вышли из боя, решив нанести удар по аэродрому, но это, как выяснилось позже, оказалось ошибкой. Два истребителя, сильно поврежденные огнем зенитных орудий, рухнули на склоны гор Оуэн-Стэнли во время обратного полета.

После схватки мы перестроились. Оказавшись в строю, я просигналил Накадзиме, что собираюсь преследовать самолет противника. Махнув рукой, он дал согласие, и я, войдя в пике, начал снижение.

Через считаные минуты я вернулся в Порт-Морсби и начал кружить над аэродромом на высоте 12 000 футов. Батареи ПВО молчали, истребителей противника не было видно. Вскоре на одной высоте со мной появились еще два Зеро, и мы образовали строй. Нисидзава и Ота улыбнулись мне, а я, приветствуя их, помахал рукой.

В образованном строю крылья наших самолетов находились на расстоянии всего каких-то нескольких футов друг от друга. Я сдвинул фонарь кабины, описал над головой пальцем круг и показал им три пальца. Оба летчика подняли руки в знак согласия. Мы собирались выполнить три мертвых петли, держась вместе.

Поискав взглядом истребители противника и не заметив их, я, накренив нос самолета, стал набирать скорость, Нисидзава и Ота следовали за мной. Я рванул на себя ручку управления, и мой Зеро, беспрекословно подчиняясь, взмыл по крутой дуге брюхом вверх. Два других летчика, не отставая от меня, безупречно выполнили свои фигуры.

Еще два раза мы взмывали вверх, пикировали и делали петлю. Ни одно орудие не открывало огонь с земли, самолетов противника в воздухе не было.

Когда я завершил выполнение третьей петли, Нисидзава приблизился к моему самолету и со счастливой улыбкой на лице показал знаками, что хочет повторить все снова. Повернувшись налево, я увидел улыбающегося Оту, который кивал в знак согласия. Соблазн оказался слишком велик. Мы снизились всего до 6000 футов над аэродромом и четким строем выполнили еще три петли. Ни одно орудие не выстрелило! Мы, похоже, произвели фурор своей безрассудной выходкой. Я подумал о находившихся на земле и громко расхохотался.

Мы вернулись в Лаэ через двадцать минут после приземления других истребителей. Рассказывать о своем «подвиге» мы никому не стали. Едва оказавшись вместе, мы принялись громко хохотать и улюлюкать. Ота буквально выл от радости, а более сдержанный Нисидзава одобрительно похлопывал нас по спине. Но надолго сохранить нашу тайну нам так и не удалось. В тот же вечер, часов после девяти, один из дневальных появился у нас в казарме и сообщил, что лейтенант Сасаи хочет нас немедленно видеть. Мы, встревожившись, переглянулись. За эту выходку нас могли сурово наказать.

Не успели мы войти к Сасаи, как он, вскочив с места, стал орать.