На следующий день в бою, ставшем полной противоположностью нашей стычке на максимальной высоте, я уничтожил истребитель противника, не сделав ни единого выстрела. 26 мая мы вели дуэль над верхушками деревьев. Наша группа из шестнадцати Зеро натолкнулась на самолеты противника, чей строй выглядел довольно странно: четыре «B-17» летели колонной, а около двадцати истребителей уступами по два-три самолета располагались вокруг «Летающих крепостей». Мы находились ниже самолетов противника и сумели застать их врасплох, начав атаку с набором высоты. Мне удалось поджечь один «P-39», и после этого в небе закипели яростные схватки вцепившихся друг в друга истребителей.

Большинство истребителей противника, пытаясь оторваться от наших самолетов, стали резко снижаться. Но нескольким из них пришлось выйти из пике над горами и, как мы и рассчитывали, начать маневрировать. Я пристроился в хвост одному из «P-39» прямо над джунглями. Его оказавшийся бесстрашным пилот совершал немыслимые фигуры, он, казалось, задевал верхушки деревьев и острые скалы, пока я висел у него на хвосте. Каждый раз, когда он взмывал вверх, делал вираж или переворот, я сокращал расстояние между нашими самолетами. Я выпустил очередь, от которой «аэрокобре» удалось уклониться резким переворотом влево. В следующую секунду летчик снова бросил свой самолет в пике над расстилавшейся внизу долиной, окруженной скалами.

Не успев ничего понять, я, продолжая висеть на хвосте у «P-39», оказался в опасной близости от горного перевала. Времени сосредоточиться, чтобы открыть огонь, у меня не было, я изо всех сил старался не упустить самолет противника, совершавший головокружительные виражи в надежде проскочить между горными вершинами и уйти от меня. Все первоначальные замыслы вылетели у меня из головы. Я слышал громкий гул мотора своего самолета, продолжая нестись на скорости в несколько сотен миль в опасной близости от скал и горных вершин.

Вскоре гора преградила путь самолету противника. «P-39» резко вышел из виража и оказался прямо перед огромным утесом, оказавшимся у нас на пути. Летчик рванулся вверх и сделал разворот, стараясь не задеть крыльями скалу. Но у него ничего не вышло. Одно крыло задело нависающую скалу, истребитель перевернулся в воздухе и взорвался с оглушительным грохотом, разнесшимся по каньону.

Мимо меня со свистом пронеслись обломки, прямо передо мной выросла скала, и я, изо всех сил рванув на себя ручку управления, постарался удержать ее в заднем положении. Мой Зеро резко взмыл вверх, но на мгновение, ставшее целой вечностью, мне показалось, что я сейчас врежусь в стену, как и самолет противника. Но Зеро прекрасно слушался меня, и мне удалось проскочить всего в нескольких дюймах от скалы.

Несколько минут ушло у меня на то, чтобы немного успокоиться и вытереть ручьями катившийся по лицу пот. Я уменьшил газ и стал медленно набирать высоту, стараясь прийти в себя. Это была моя тридцать седьмая победа, и пусть не я уничтожил самолет противника, этот воздушный бой оказался самым трудным из всех. Позднее в тот день я узнал, что Нисидзава и Ота сделали почти то же самое: преследуя два «P-39» в горах, им обоим каким-то непостижимым образом удалось увернуться, когда самолеты противника врезались в скалы и взорвались. В тот вечер вся казарма ликовала по поводу произошедшего.

В последнюю неделю мая наша авиагруппа выполняла крупномасштабные операции по поиску и уничтожению самолетов противника в районе Порт-Морсби и за три дня напряженных воздушных боев с силами союзников добилась огромных успехов. В сложившихся условиях командование сочло целесообразным нанести решающий удар по Порт-Морсби. 1 июня восемнадцать бомбардировщиков с авиабазы в Рабауле в сопровождении тринадцати истребителей из Лаэ и одиннадцати истребителей из Рабаула попытались сокрушительным ударом уничтожить этот стратегически важный бастион противника.

После предшествующих боев мы не рассчитывали встретить серьезного сопротивления со стороны истребителей союзников, но наши расчеты не оправдались. Двадцать истребителей атаковали строй японских самолетов, и сражение снова превратилось в отдельные дуэли, где истребители сражались один на один. Семь объятых пламенем истребителей противника упали на землю, один из них стал моей добычей. Но они выполнили свою задачу, сумев заставить рассредоточиться наши бомбардировщики, что помешало точности бомбометания.

Возвращаясь назад, один из наших бомбардировщиков отстал от строя, и его стало бросать из стороны в сторону. Я и пять других истребителей снизились, чтобы прикрыть его. Бомбардировщик получил серьезные повреждения. Пулевые отверстия и зияющие пробоины от снарядов на крыльях и фюзеляже делали его похожим на решето. Я подлетел к его носу и заглянул в кабину. С такого расстояния нельзя было не заметить забрызганные кровью приборную панель и сиденья. Чудо, что самолет вообще держался в воздухе.

Первый и второй пилоты лежали на полу кабины в лужах крови. Бортинженер в одиночку пытался справиться с управлением. Остальных четырех членов экипажа я не заметил. Две орудийные башни были разбиты вдребезги, находящиеся в них стрелки или погибли, или были ранены. Лишь один бортинженер, пытавшийся удержать самолет в воздухе, похоже, не получил ранений.

Ему каким-то образом удалось довести самолет, который болтало из стороны в сторону, до посадочной полосы аэродрома в Лаэ. Этот человек выполнил чертовски сложную работу. Видимо, он управлял самолетом по памяти, запомнив, как это делали пилоты. Сама по себе это довольно сложная задача для человека, не имеющего летной подготовки, но на получившем серьезные повреждения самолете она практически невыполнима. Теперь же, оказавшись над аэродромом, бортинженер, вероятно, не знал, что ему делать. Он мог заставить бомбардировщик лететь, но приземление с его долгим и точно рассчитанным приближением к земле, когда необходимо постепенно сбросить скорость, было ему явно не по силам.

Поврежденный самолет продолжал медленно кружить над аэродромом, делая круг за кругом, пока бортинженер рассматривал узкую взлетно-посадочную полосу. Помощи этому бедняге ждать было неоткуда. Мы приблизились к нему и попытались направить его вниз, но стоило ему отвести глаза от штурвала, самолет начинал угрожающе крениться. Постепенно снижаясь, он терял скорость. Оставаться в воздухе, пока не кончится горючее, не имело смысла. Бомбардировщик описал круг над водой, его резко занесло при повороте, и он стал заходить на посадочную полосу. Я затаил дыхание. Ему не справиться. На небольшой скорости самолет сильно трясло, и, казалось, он вот-вот остановится. В любой момент он мог рухнуть на землю.

Но дальше случилось чудо. Летчик поднялся на ноги. На его бледном лице запеклась кровь. Он тяжело навалился на плечи бортинженера. В эти крайне важные моменты захода на посадку он толкнул штурвал вперед и увеличил скорость. С выпущенными шасси и закрылками поврежденный самолет спланировал вниз и коснулся посадочной полосы. Облако пыли взметнулось вверх, когда самолет начал резко тормозить. Через мгновение он превратил два истребителя в кучи обломков, а затем, резко накренившись, остановился и разломился пополам.

Мы приземлились вслед за ним, выруливая мимо превращенных в обломки самолетов, которые, к счастью, не загорелись. Летчик, минуту назад заставивший себя встать, потерял сознание. Второй пилот был мертв. Бортинженер, долетевший на поврежденном самолете до базы, получил такие тяжелые ранения ног, что его пришлось нести от самолета. Оба штурмана-бомбардира были серьезно ранены. У одного из них сломанная кость руки прорвала кожу и вышла наружу, оба они были в крови. Два стрелка получили тяжелые контузии, но продолжали сжимать рукоятки пулеметов.