По самой примерной оценке, братков в лагере набилось человек пятьдесят. Он представлял собой что-то среднее между цыганским табором и лагерем беженцев – те же тюки, загромождающие ходы и выходы, в полном беспорядке горящие костры, у которых лежали, сидели на корточках, стояли разнокалиберные личности при оружии. Обмундирование бандитов составляли различные элементы экипировки, иногда в самых диких сочетаниях. Полоз быстро осматривал линию обороны – так и есть, гуляй-поле в действии. Столбы с натянутой плотными рядами колючей проволокой мирно уживались с остатками каменных стен, кое-где укрытых маскировочной сеткой. Частокол, криво вбитый в землю, чередовался с открытым пространством, на котором ровными грядками сидели плохо замаскированные противопехотные мины.

– Ты не туда смотри, фраерок. Ты сюда смотри, – старший беззлобно ткнул в плечо Полоза, свободной рукой указывая на ряды загонов и клеток, в которых скорчились… люди. – Я вам сейчас экскурсию проведу, для общего развития.

Он подошел к первой клетке, ударил по покрытым грязью и ржавчиной прутьям.

– Вот это у нас «живняк», ну, рабы в смысле. Вскорости поведем их на «барахолку» и толкнем хорошим людям. Мы их, значится, кормим, поим и лелеем, потому как за живняк можно хорошо патронами взять и кое-чем еще.

Полоз скользнул глазами за прутья клетки. Серые лица «живняка» смотрели на него, на телах была одежда, кое у кого сохранилась обувь. Все пойманные были мужиками, особенно запомнился один, вцепившийся в прутья побелевшими пальцами. На нем была рваная толстовка, на ногах – камуфляжные штаны и стоптанные берцы. Он еще не смирился со своим положением, смотрел на бандитов взглядом, полным холодной ненависти. На земле валялась чумазая кастрюля в разводах застывшей бурды. В дальнем углу клетки сидел некто в брезентовых штанах и телогрейке на голое тело, бережно прижимал к себе миску с водой.

– Будете вести себя правильно, может, и попадете в «живняк».

– А если не будем?

– А не будете, станет вам бо-бо! – хохотнул старший, ткнув пальцем в дальнюю клетку. Там, скорчившись, лежало сине-багровое тело, не подававшее признаков жизни. По знаку старшего охранник ткнул в тело палкой. Пленник зашевелился, показав раздутое лицо, полностью заплывшие от ударов глаза и порванный рот.

– Видал? Мы эту паскуду не кормим, пущай подыхает. А можно и вот так жисть свою окончить.

На дереве качались на толстой ветке двое повешенных. От трупов тянуло смрадом разложения, под одним, без портков, натекла вонючая лужа.

– За что ж так? – сощурился Полоз.

– Да накосячил сильно.

В центре лагеря стояли два дома – добротных, крепких, видно, что старые хозяева строили «на века». Дверь распахнулась, и под хохот и улюлюканье вылетела на крыльцо голая девка, придерживая руками цветастые тряпки. Волосы колтуном, под глазом наливался синевой бланш. Здоровенный хряк с плешивыми, зачесанными на один бок волосами отвесил девке пинка, отчего она не удержалась на ногах и полетела носом в землю.

– Тоже накосячила? – холодно спросил Полоз, обернувшись к старшому.

Браток брезгливо поморщился, скрипнул зубами, глядя на амбала с плохо скрываемой ненавистью:

– Вот сука. Не можешь, мля, своей растопыркой управиться, зачем бабу бить?

– Что, не одобряешь?

– Не люблю я этого, – поморщился старшой. – Бабы и так на вес золота. С ними ласково надо, а этот хрен моржовый только и знает что в морду. Пригрел его Архар, пахан наш, вроде телохранителя поставил. А он только девку лупасит да самогон жрет. Сидит в тепленьком, как в рейсы ходить – так пацаны. А эта скотина только «ляльки» с лохов собирает. Окопался, как клоп в перине…

– Жизнь неравна.

– Ага, неравна. Ты мне еще про мировую справедливость расскажи! Пошел вперед!

Их поставили около крыльца, старшой исчез внутри, оставив под охраной Сизого и других братков. Молоденький пацан, предупреждавший старшого о ловушке, подошел к девке, присел перед ней, ухватив за плечо. Девка смотрела на него затравленным взглядом. А потом уткнулась лицом в колени, задрожала в сухих, беззвучных рыданиях. Парень гладил ее, увещевал неслышно.

– Да отстань ты от этой шалавы, Кулек, – осклабился Сизый, опуская обрез. – Порченая дырка-то! Ее Мопед драл небось во все щели, а ты тут сопли на кулак мотаешь!

– Заткнись на хрен, Сизый! – с неожиданной злобой заорал Кулек, стискивая кулаки. – Заткнись, мля, и все!

– Ты че сказал, щегол?! Борзятины объелся? Да я тебе щас…

– Ну давай! Давай!

Кулек вскочил быстро, как развернувшаяся пружина, в руке мелькнул нож. Сизый заржал, точно конь, отбросил в руки ближайшего братка обрез, выхватил из-за голенища заточку.

– Э, вы чего, пацаны?! – недоуменно выкрикнул кто-то из братвы, резво отскакивая назад.

– Ну че, щегол? Гоши тут нету, хер он за тебя впишется. А я тебе юшку-то пущу!

Сизый сделал обманный выпад, ловко утек от неумелого замаха Кулька. Преимущество было на его стороне, и он об этом знал. Играл с пацаном, как кошка с мышью, распалял злобу, в которой так легко было совершить ошибку. Кулек нещадно «мазал», неловко тыча ножом прямо перед собой, но так ни разу не попав по противнику. Наконец Сизому надоело играть в игры. Он перестал лыбиться и пошел в атаку. Свят подставил ему подножку, и Сизый загремел на землю, выставив перед собой руки. Вскочил, бешено вращая глазами, и натолкнулся на издевательскую улыбку Свята.

– Неспортивно, Сизый. Против пацана полез.

– Ты покойник, сука.

Сизый бросился на нового врага, Свят завертелся волчком, со связанными за спиной руками ловко уворачиваясь от острия. Подскочивший Нестер выбил ногой заточку, тычком в спину повалил Сизого. Вмешался Полоз, двинул ногой под ребра, потом в пах. Сизый взвыл. Братки глазели на бесплатное представление, но никто не бросился ему на помощь, видать, достал всех Сизый, под самое не балуйся.

Когда Гоша вылетел на крыльцо, Сизый катался по земле, прижимая ладони к паху, и орал благим матом. Кулек, бледный как молоко, стоял за спинами Свята и Нестера, все еще сжимая в руке нож.

– Какого хрена?!

– Да вот, учим твоего брательника уму-разуму, – невозмутимо ответил Свят. – Чтоб к маленьким не приставал.

Гоша спустился с крыльца, присел на корточки перед верещащим от боли Сизым.

– Че, Сизый, огреб? Связанные тебя отпинали? К Кульку небось лез, падла? Я тебе сколько раз про Кулька говорил?

Сизый бормотал что-то нечленораздельное. До зрителей долетало только «на», «в» и «пошел». Гоша выпрямился, сжал зубы, а потом от всей души вмазал «потерпевшему» ногой по заросшей физиономии. Сизый дернулся и затих. Гоша переступил через него, прикрикнул на Свята:

– Чего зенки лупишь? Пошли, Архар ждет.

В доме царил полумрак, Полоз споткнулся о ржавое ведро и едва не загремел об пол – Гоша придержал его за плечо. Глаза быстро привыкли к потемкам, и он увидел классическую «малину», от которой попахивало местечковым колоритом. Сквозь заколоченные окна слабо сочился свет, витали самые разнообразные запахи, средь которых выделялся сладковатый аромат «муравки». Полоз знал, что это за штука – похоже, галлюциногенные грибы произрастали и по эту сторону Уральских гор. Их собирали, сушили, перемалывали в труху, а потом курили наполовину с самосадом. У окна притаился стол, заваленный пустыми консервными банками и объедками, в центре стола возвышалась канистра, отчетливо вонявшая сивухой. Залапанные стаканы говорили о том, что пахан с соратниками уже набрались по горлышко, устали и сделали перерыв.