Но я все еще плачу. От боли, что разрывает мою голову, и от обиды, что терзает душу. Я смотрю на пол, на то, как крови на нем становится все больше и больше.

– Ты меня слышала?! Замолчала, быстро! Ты потеряла свое право плакать!

Она снова кричит на меня, а потом хватает что-то с вешалки в коридоре и замахивается. Я только успеваю поднять глаза, как мне прилетает прямо по лицу. Звук такой, будто хлещут лошадь. Я моментально замолкаю, хоть и хочется кричать от невыносимой боли. Я понимаю – это отцовский ремень. Не дав мне и секунды опомниться, она снова бьет им, на этот раз по телу. А потом еще раз – по ногам. В какой-то момент мне кажется, что это не закончится, что я так и умру – забитая собственной матерью. Повсюду кровь. Ладони, которыми я закрываю лицо, красные. Мама прекращает, бросает ремень на пол. Говорит:

– Сейчас ты поднимаешься в свою комнату и не выходишь оттуда, пока я не разрешу.

Я еле заметно киваю. Пока пытаюсь встать, размазываю руками кровь по паркету. Почему-то хромаю, когда начинаю идти. Я хочу, чтобы все это закончилось. Я не могу. Я хочу умереть.

Когда я оказываюсь в своей комнате, даже не включаю свет. Заваливаюсь на бок на кровати и лежу, не двигаясь. Кровь под носом постепенно засыхает и превращается в корочку, стягивает кожу. Я не плачу, просто смотрю перед собой и пытаюсь осознать произошедшее. Все тело болит. Особенно лицо и голова. Я чувствую, как глаз, по которому прилетел ремень, опухает. Вдохнуть через нос невозможно, я дышу ртом.

Мама, мама, зачем ты так со мной?..

Проходит много времени, наверное, несколько часов, прежде чем я шевелюсь. Сажусь на кровати и вижу в щели дверного проема свет. Значит, мама не спит. Я проверяю карманы толстовки и штанов – там пусто, она вытащила все, что у меня было. Телефон, кредитка и наркота – ничего нет. Тогда я запускаю руку под одежду, ощупываю лифчик. Там пакетик. Остатки, которые я запихнула туда, когда мы со Стейси перешли на алкоголь. Я вытаскиваю наркотик и подхожу к своему письменному столу.

Включаю настольную лампу. Больно и не хочется ни о чем думать. Внутри абсолютная пустота, нет ничего, никаких эмоций. Я знаю, сейчас я перестану испытывать боль – и физическую, и душевную.

Я с трудом вдыхаю. Потом опускаюсь щекой на столешницу. Вот так.

* * *

Целую ночь я не сплю. Утром мать зовет меня завтракать, и это словно сидеть под дулом пистолета.

– Ешь, – коротко говорит она и ставит передо мной горячий омлет.

От его запаха меня сильно мутит, но я все же беру вилку в руку, потому что боюсь, что мама наденет эту тарелку мне на голову.

Она гремит посудой, а потом разворачивается ко мне и говорит:

– Ты едешь в реабилитационную клинику. Я приметила неплохую в Огайо. Подальше отсюда. Я подпишу документы, и ты отправишься на принудительную реабилитацию. Ты слышишь меня, Белинда?

Я киваю. Не хочу в рехаб и не поеду туда, но если скажу об этом вслух – еще одного мордобоя не переживу. Я через силу пихаю еду в рот и пытаюсь жевать.

– До конца лета. А потом пойдешь в колледж. Факультет можешь выбрать сама.

Омлет застревает в горле, и я давлюсь.

– У тебя два месяца на подготовку, – не унимается мать.

– Мама, я не пойду в колледж, я говорила тебе сто раз! – не выдерживаю я.

– Заткнулась! – рявкает она и бьет рукой по столу. Я вздрагиваю, опускаю взгляд.

Нет, только не это, пожалуйста, только не бей меня…

– Ты идешь в колледж, Белинда, – с угрозой говорит она. Я снова киваю.

– Знаешь, что будет в ином случае? Знаешь, что ждет тебя дальше? – спрашивает мать. – Лет двадцать медленного сползания на дно ямы вслед за твоим папашей. Только в отличие от него, у тебя нет никаких способностей к жизни. Ни связей, ни длинного языка. А потом что? – спрашивает она и ждет. – М?

– Что? – тихо говорю я, не поднимая на нее взгляда.

– Смерть. Вот что. И это лучший вариант из возможных.

Она садится за стол напротив меня. Я осторожно поднимаю глаза. О, мама, почему ты так изменилась? Нет, она по-прежнему очень красивая, и мы с ней по-прежнему очень похожи. Только… темные круги, залегшие у нее под глазами, морщины на молодом лице, трясущиеся руки. Из-за этого она выглядит плохо. Я сглатываю, понимаю, что мама видит, как я разглядываю ее.

– Ешь, – говорит она. – Ты просто отвратительно худая, – добавляет.

И я покорно ем. Пытаюсь. Потому что боюсь. Сглатываю рвотный рефлекс вместе с едой. Это омерзительно. Худшее, что когда-либо со мной случалось. Это – пытка.

– Пока не съешь все, не поднимешься из-за стола.

Я не могу. Еще одна попытка проглотить это, и меня вывернет прямо в тарелку.

Мама продолжает:

– Помойся и смени одежду. Выглядишь, как бродяга.

Я засовываю в рот остаток омлета и делаю вид, что глотаю. Киваю матери и встаю из-за стола. Иду до лестницы на второй этаж, а там, когда скрываюсь из поля ее зрения, срываюсь на бег. К горлу подкатывает. Я забегаю в свою комнату, а оттуда – сразу в туалет. Бросаюсь на колени перед унитазом. Сначала я выплевываю туда всю еду изо рта, а затем меня рвет. Наворачиваются слезы. В желудке не остается буквально ничего, и облегчение приходит только тогда, когда там абсолютная пустота.

Я тяжело дышу. Кладу руку на ободок, а голову сверху. Нет, так не пойдет. Я лучше умру, чем останусь в этом доме, чем позволю матери распоряжаться собой. Я сбегу. Я дождусь подходящего момента и сбегу. Чего бы мне это ни стоило.

* * *

Всю ночь я прислушиваюсь. Мать долго не спит, но под утро все звуки стихают. Не знаю, где она уснула, – в спальне или в какой-то другой комнате, но времени думать нет. Либо ухожу сейчас, либо еду в клинику.

Я меняю запачканную кровью толстовку на белую футболку и выхожу из комнаты. С пустыми руками, ведь мать забрала все мои вещи.

Оглядываюсь. В коридоре пустота, тишина и темнота. Вижу, что дверь в родительскую спальню открыта. Сердце начинает стучать в каждом миллиметре тела, но я не останавливаюсь. На цыпочках пробираюсь до комнаты и заглядываю в нее. Матери там нет. Вот черт…

Я тяжело дышу и пытаюсь выровнять дыхание. Я сейчас сойду с ума… Если она поймает меня на попытке побега, можно будет заказывать гроб. Она убьет меня, и это не оборот речи.

Медленно спускаюсь по лестнице. Я могла бы попробовать вылезти из окна своей спальни, но уже как год оно не открывается. Спасибо маме. Я оказываюсь в зале и вижу ее, спящую на диване. Сердце перехватывает, и на секунду оно замирает. Страшно, но пройти в коридор можно только через гостиную. Медленно, шаг за шагом я пробираюсь ко входной двери. Когда подхожу к ней, аккуратно проворачиваю защелку. Она не поддается. Я нажимаю на ручку, но дверь не открывается. Ну, конечно… мама закрылась на замок. Оглядев коридор, я не нахожу ключей.