Джереми пристально посмотрел на нее:

– Разве я не говорил, что Мейсон оставил все, как есть, когда я сказал ему, что ты кое-что забыла забрать из встроенного сейфа.

– Поражена, что он не вышиб его из стены, – пробормотала она.

– О, перестань говорить ерунду и иди уже.

– Кто-то спешит? – с вызовом бросила она.

Но она сама хотела сделать это прежде, чем вернется Мейсон. В течение трех недель с тех пор, как она покинула дом своего детства, она ни разу не видела его.

Когда она вспомнила, что забыла забрать украшения из сейфа в своей гардеробной, Джереми целую неделю подбирал для нее удобное время, чтобы она могла прийти.

– Как родители? – спросил Джереми, остановившись за дверью ее бывшей спальни.

– В настоящее время отказываются говорить со мной, – произнесла она. – Я сказала им, что они либо соглашаются на мои условия, либо больше меня не увидят. Мы пока в стадии, которую я назвала бы истерикой.

– Знаю, что трудно, но придерживайся избранной тактики.

Не хотелось в этом признаваться, но находиться вдали от родителей было легче, чем постоянно выслушивать их требования.

– Все в порядке. Давайте приступим к делу.

Джереми открыл дверь и посторонился, показывая, что в комнате все изменилось. Как ни странно, стало даже лучше, чем было. Тяжело, но необходимо было осознать, что это больше не ее дом. Прошлое ушло. Ей некуда было возвращаться.

Особенно теперь, когда ее комната была превращена в рабочий кабинет. Ее первой мыслью было, что это кабинет Мейсона, но бледно-фиолетовый цвет стен не был «мужским». Окинув комнату быстрым взглядом, она отметила антикварный стол, эргономичное рабочее кресло и несколько стильных книжных полок. Разглядывать детали она не стала. Не хотела расстраиваться.

В бледно-фиолетовой гамме была оформлена и гардеробная, но, в отличие от других пространств, она была без мебели. Затем Эва-Мари открыла следующую дверь и ахнула.

Вместо ободранных стен, которые она ожидала увидеть, вся поверхность была обита чем-то похожим на кожу. Всю дальнюю стену занимали стеллаж и рабочий стол. L-образное дополнение к столу было заставлено звукозаписывающим оборудованием, самым лучшим и дорогим, которое Эва-Мари видела на специализированных сайтах, но не могла себе позволить.

– Боже мой, Джереми, – вздохнула она.

– Тебе нравится?

Этот глубокий голос принадлежал не Джереми. Еле дыша, Эва-Мари медленно обернулась и столкнулась в дверях с Мейсоном. Колени ее ослабели, и ей пришлось приложить усилие, чтобы не упасть.

– Э-э-э… – неловко и не очень интеллигентно протянула в ответ Эва-Мари. – Это замечательно.

Он шагнул внутрь комнаты.

– Рад, что тебе понравилось, – сказал он ровным тоном, который подействовал на нее, как успокоительное. – Я сделал это, думая о тебе.

Хм… Она могла бы жить долго и счастливо, не зная, что вдохновила его на переоборудование комнаты. Он сумасшедший?

– Я не знаю, что сказать, – пробормотала она.

– Скажи, что запишешь здесь свой сексуальный голос для меня и всего мира.

Она, наверное, ослышалась.

– Что? – ахнула она.

– Это для тебя, Эва-Мари.

Она могла бы поклясться, что ослышалась, но здесь была хорошая акустика. Идеально подходящая для ее бизнеса.

– Я буду работать с двумя новыми авторами на этой неделе, – сказала она первое, что пришло ей в голову. Затем поморщилась. Вряд ли ему интересны ее планы.

– Ты великолепна во всем, за что берешься, – сказал Мейсон, удивив ее.

Глубокий вдох помог ей собрать воедино спутавшиеся мысли.

– Ты мне это уже говорил, когда мы в последний раз виделись. Что я великолепна во всем, что связано с тайнами и ложью. А еще я великолепно умею разгребать грязь.

– Это мой способ сказать, что я сожалею.

Эва-Мари благоговейным взором окинула обновленную студию.

– Довольно дорогое извинение.

– Это стоит каждого пенни, если будет означать, что ты, по крайней мере, будешь вновь со мной разговаривать.

– Вновь… кажется, мы уже столько всего наговорили друг другу. – Она не могла так просто все забыть.

– Тебе придется просить прощения, мой дорогой!

– Уходи, Джереми! – крикнул Мейсон в сторону спальни. – Мне не нужны зрители.

Эва-Мари изо всех сил старалась не улыбаться. То, что случилось между ними, было не смешно, но с этим человеком все было непросто.

Она покачала головой:

– Я не понимаю.

– Не понимаешь чего? – Мейсон сделал шаг ближе.

– Я имею в виду, что действительно не понимаю. Ты ненавидишь меня и мою семью. Ты ненавидишь меня за то, что я позволяю им пользоваться мной. Ты думаешь, я использовала тебя, чтобы жить здесь и работать. – Она отступила назад, изо всех сил стараясь дышать спокойно. – И после того, что между нами было, после того, как все это обнаружилось, зачем ты это сделал?

Слезы угрожали выплеснуться на поверхность. Все, о чем она мечтала, находилось в пределах ее досягаемости, но она не могла этим воспользоваться, так как не могла жить с ним, пока он думает о ней таким образом.

– Помнишь, мы договорились не устанавливать других правил. Верно?

Не зная, сумеет ли произнести хоть слово, она кивнула.

– Я был не прав. Есть третье правило.

– Какое?

– Мы должны уважать друг друга.

Ее сердце разбилось. Мейсон никогда не будет уважать ее после всех тех секретов, которые выплыли наружу…

– Ты уважаешь меня, Эва-Мари?

Ей было легко ответить на этот вопрос. Она видела перед собой мужчину, который яростно боролся за то, во что верил, был преданным своему делу и невероятно трудолюбивым.

– Конечно.

– Даже с моими ошибками?

– Мы все ошибаемся.

И она тоже.

– А я больше, чем кто бы то ни было. – На этот раз он приблизился, не давая ей шанса отступить. – Я сделал эту комнату, чтобы показать тебе, что я уважаю и поддерживаю тебя как женщину. Женщину, которой не жалко своего времени, чтобы читать книги детям, которая не боится тяжелой работы, которая способна бросить мне вызов, когда я веду себя как полный кретин. – Она пыталась сдержать улыбку, но он увидел это и улыбнулся в ответ, несмотря на всю серьезность того, что говорил. – Женщину, которая обращает внимание на детали, поет колыбельные лошадям. Женщину, которая даже сейчас изо всех сил старается научить своих родителей хорошим манерам и в то же время отказывается покинуть их в нужде.

– Джереми сказал тебе?