Следующий альбом оказался сплошь набит снимками с каких-то приемов. Здесь было много незнакомых мужчин и женщин. Они позировали на различных раутах и приемах, а вот Деймона среди них не было. Разве что на одном снимке я заметила его спрятавшимся за юбку длинного вечернего платья матери. Здесь ему было около четырех лет, и в этой взрослой компании он казался лишним и забытым.

Третий альбом я решила даже не брать. Наверняка он оказался бы таким же, собранным из помпезных и идеальных снимков. Ну или почти идеальных. Рука сама потянулась к коробке

Внутри нее изображения оказались свалены неаккуратной кучей. Местами фото слежались и даже слиплись от времени. При попытках оторвать их друг от друга, бумага рвалась, и я прекращала эти попытки. Зато эти изображения были настоящими.

Не всегда аккуратными, зато искренними.

Кэролайн в простых нарядах без блеска и лоска, и маленький Деймон с книжками. Много отдельных снимков генерала, которые я по возможности откладывала в сторону, почти не зацикливаясь на их разглядывании. Чем ближе ко дну коробки, тем старше изображения. Бумага становилась все более плотной, жёлтой, а картинки потускневшими.

Я почти дошла до самого дна, когда пальцы сами замерли над двумя снимками, почему-то, в отличие от остальных, сложенных напополам. Осторожно развернула их, боясь, что старая бумага просто осыплется от неаккуратных движений, и я завороженно уставилась сначала на одиночный снимок мужчины с острым взглядом, прямым носом, чувственными губами и темными волосами. Пусть снимок и не передавал их оттенка, но я сразу поняла – они точно такие же, как у Деймона. Потому что сходство этих двоих было видно невооруженным взглядом. Фактически одинаковые, разве что Сакс носил очки, и лишь единичные, незаметные черты унаследовал от матери.

Второй снимок поразил меня ещё больше.

Две девушки. Молодая, лет двадцать Кэролайн с большим животом, месяце на седьмом, и стоящая рядом Торани на сроке чуть поменьше.

Я смотрела на них и не верила собственным глазам. Потому что они держались за руки, как подруги. Тепло улыбались друг другу, как это делают люди, прошедшие вместе слишком многое.

Судя по снимку, моя приемная мать знала мать Деймона. И они были подругами. Как же так вышло, черт возьми, что их развело по разные стороны баррикад?

– Мисс Харрисон? Не припомню, чтобы приглашал вас в гости. Чем обязан? – резко вырвал меня из раздумий знакомый по ледяной голос.

Я вздрогнула и вскинула голову на стоящего в дверном проеме Сакса.

– Доброго дня, господин канцлер, – я все же выжала из себя попытку вежливости и даже улыбку, помня о своей роли и миссии.

– Он был добрым, пока я не увидел вас, – грубо одернул меня мужчина, проходя в гостиную и садясь в кресло напротив. – Итак, чем обязан? Если можно, то выкладывайте побыстрее, у меня не так много времени, чтобы тратить его с вами.

* * *

Я не думал, что это так… больно.

Смотреть ей в глаза и говорить гадости, специально стараясь задеть как можно грубее и болезненней.

Потому что первая мысль, которая меня посетила, едва секретарь доложила о звонке Ричарда: не допустить, чтобы Аманда стала следующей жертвой после Лизы.

Я не знаю, что было в голове у этой девчонки. Зачем она приперлась ко мне в дом, хотя еще месяц назад не хотела даже видеть. Что ее вело и чем она руководствовалась. Я не желал этого знать, потому что, чем я меньше о ней знаю, тем лучше для нее же.

А значит, необходимо ее прогнать, выставить вон и пусть ненавидит меня до конца своих дней и держится, как можно дальше.

После похищения Лизы я приказал Картеру прекратить поиски информации об Аманде на Юге. Свернул любую деятельность, связанную с этой девушкой, даже снял слежку с ее дома. Сделал все от меня зависящее, чтобы, кроме сплетен в газетах, не давать никому повода подумать, что она значит для меня хоть что-то.

И вот мисс Харрисон сидит здесь, в моей гостиной. Смотрит в упор, а в ее глазах я читаю непонимание, замешанное на ненависти. И вижу, как она выдавливает из себя улыбку.

Ее выдает дергающийся уголок рта. И все же она продолжает сидеть и смотреть, хотя я бы предпочел, чтобы Аманда уже бежала – причем желательно в слезах!

За моим домом наверняка следят, пусть бы и полюбовались, а потом доложили хозяевам.

– Я думала вы будете более вежливы, после того, что произошло между нами, – произносит она ровным голосом, а я наблюдаю, как ее рука, все еще держащая снимки из семейного архива, мелко подрагивает. Зачем только Ричард принес ей альбомы?

– А было что-то особенное? Не припомню. Просто секс и не самый лучший, – стараюсь быть циничной сволочью. – Я просто забрал свой карточный долг. Да, обстоятельства вышли, конечно, неожиданными, но не настолько, чтобы вспоминать о них или сожалеть дольше пары дней.

Она дернулась, словно я ее ударил.

Хотя почему “словно”? Я ее и ударил, пусть не руками. Слова могут бить даже больнее.

– Вы подонок, – тихо произносит она.

– И горжусь этим, – добиваю я.

Несколько мгновений она сверлит меня злым взглядом. Вижу, что она хочет встать и уйти. Ну же, беги, крошка Ло! Можешь дать мне перед этим пощечину, а потом громко хлопнуть дверью. Можешь даже разбить одну из напольных ваз, что стоят по обе руки от тебя возле дивана, но ты почему-то продолжаешь сидеть.

– Если бы не мое дело, – шипит она. – Я бы никогда сюда не пришла. Так что будьте добры, выслушайте меня до конца.

Скрещиваю на груди руки и ловлю себя на мысли, что желаю отвести взгляд прочь. Или самому сбежать куда подальше, потому что ненависть, исходящая от нее, физически ощутима. И больше всего на свете мне бы хотелось извиниться перед ней, сказать правду, что сожалею, что не знаю, как исправить произошедшее между нами, а потом провести рукой по ее волосам, дотронуться пальцем до губ. Они сегодня не накрашены и меня это заводит.

Вот какого черта я сейчас думаю именно о ее губах? О вожделении к ней, о запахе духов, от которых стараюсь абстрагироваться. Потому что этот аромат щекочет нос, а я заставляю себя дышать как можно реже.

– В газетах не писали об этом, но вы прекрасно знаете, как расползаются слухи в высшем обществе, – начинает она. Ее скулы напряжены, а на лице нет даже намека на былую улыбку. – Нам стало известно, что не так давно вы арестовали некую Викторию Райт из делегации Арсамаза…

Настал мой черед дернуться от ее слов. Не смог сдержать реакцию. Потому что теперь уже ее слова, если не пощечины, то ковыряние палкой в болезненной язве. Арест бывшей судьи не мое решение, а одно из требований неизвестных похитителей Лизы. И теперь я пляшу под их дудку, пытаюсь что-то делать, дергаюсь, как марионетка на нитках, но вынужден выполнять и тут же стараюсь нивелировать последствия этих поступков.

Затягиваю сроки подписания договора, извиняюсь перед делегатами и при этом содержу заключенную фактически в царских условиях. Потому что я знаю, чего хотят люди, похитившие Лизу – войны. А я стараюсь ее предотвратить, только инструментов для этого у меня все меньше и меньше.