Не убивают бизнесменов — убивают «крыс» и предателей…

Я так трезво рассуждаю, потому что в моей голове свербит мысль, что, быть может, напрасно я вот так без охраны… Но потом снова вспоминаю бессмертных Баффетта с Абрамовичем и начинаю думать о текущих делах.

Суть этих дел мне понятна лишь отчасти, и то благодаря Старику. В момент досмотра тела Коломийца я не нашел флэшки, хотя рассчитывал. То есть она была у него украдена?

Не знаю, украдена или нет, но нашлась она спустя месяц после того, как была объявлена похищенной, и спустя сутки после того, как ее хозяина прирезали, за телевизором.

Как мне это понять, если теперь я точно знаю, что информация на ней давно потеряла оперативное значение для любого из моих конкурентов? В течение месяца за телевизор в холле был сброшен такой объем тщательно охраняемых мною данных, что теперь, в мае, жалкая статистика за март вряд ли кого может заинтересовать.

Старик советует срочно взять под контроль дела и начать контригру. Это хороший совет. Осталось только вычислить, на кого я могу положиться, если все, кого я знаю, уже придумывают дома, в кругу семьи, как будут тратить не шесть тысяч долларов, а восемь.

Коломиец, Коломиец… Зачем ты сдал Гроссу тему с плазмой?

Чем больше я об этом думаю, тем крепче моя уверенность в том, что за десять минут до смерти Саша находился в состоянии растерянности. Ему срочно нужно было сдать сговор, и он сделал это в глупом разговоре на лестнице. Он чего-то боялся и поэтому завел об этом разговор не в «Сахаре», за «Миллером», что выглядело бы разумнее, а сумбурно, на лестнице, ни с того ни с сего. Ждал смерти?

Вряд ли, потому что если бы он ее чувствовал, он пошел бы ко мне. Когда человек чувствует смерть, он идет на крайние меры. В эти минуты ему безразлично, что о нем подумают. Однако Коломиец помнил, к чему привела его мелкая интрижка с Факиным, и боялся снова выглядеть идиотом. Сначала флэшка, а теперь, Лисин, получи еще более навороченную историю… А если Лисин просто тупо психанет и вышвырнет Коломийца вон? Во-о-т… В этом-то и дело. Бойся Саша смерти, предчувствуй ее, ему по хер была бы мнительность или боязнь потери работы!

Но опасность какую-то он чуял. В противном случае нашел бы более разумный носитель информации, чем Гросс. Или ситуация дошла уже до ручки и ему просто некому было довериться, кроме как Гроссу?

Как хочешь, так и понимай это, Лисин…

Остановившись у незнакомого мне кафе, название которого я поленился прочесть, я сел за столик и стал крутить в руках ключи от машины. Подошел официант с меню, я отложил его в сторону и, несмотря на то, что меня давило желание заказать кружку ледяного пива, попросил чаю. Хватит пить, черт возьми…

Набрав номер, я прижал трубку к уху и попросил своего приятеля, который работает управленцем в компании сотовой связи, сделать мне распечатку последних десяти номеров, которые набирал на своем телефоне Коломиец.

— Сбрось мне номера на сотовый, а распечатку пошли на мой домашний адрес простым письмом.

Конечно, какое-то время мы потратили на пустую болтовню. Кого… сколько раз… где… обыграли в футбол. Мы вместе учились в универе, но не поэтому друзья, а потому, что я всю живность его знакомых потчую со стола своей компании. В обратку он сделал мне хороший жест по своим силам. У меня корпоративный тариф. Мои люди болтают по мобильникам за 1 цент в минуту. Еще один бонус, который ублюдкам показался недостаточно утешительным…

Ровно через восемь минут, когда я допил чай и попросил еще, моя трубка пискнула и на «морде» появилась иконка сообщения.

Десять номеров, пять из которых были городскими, значились последними среди тех, которые набирал Коломиец перед смертью. Пять последних и были городскими. Я быстро просмотрел предложенный список. Сотовые — Гудасов, Лукин и еще трое из «Глобал». Городские — один домашний Коломийца, второй — тоже домашний Коломийца… Такое впечатление, что за полчаса до гибели он никак не мог расстаться с домом. Третий номер — снова его домашний.

Четвертый…

И, наконец, последний. Чтобы проверить, не станет ли кто свидетелем моего изумления, я диковато осмотрелся. Всем было на меня наплевать.

Я еще раз просмотрел время звонков.

Это невероятно. Компания моего приятеля стала совершать ошибки? Или нарочно приписывает клиентам лишние звоночки, чтобы снимать с говна сметану?

Иначе подумать невозможно, поскольку звонил Коломиец два последних раза вечером дня, в обед которого его убили. То есть спустя семь или восемь часов после того, как его убили, Коломиец вспомнил, что не доделал на этом свете кое-какие дела, попросил патологоанатома придержать свой скальпель, нашел свою трубку и дважды, с промежутком в двенадцать минут, позвонил.

Я только так это могу представить.

Немного подумав, я набрал номер, который значился в двух последних строчках списка.

— Офис Рональда Гейфингера.

Ничего себе…

— Не могли бы вы меня соединить с ним… мисс?

— Как вас представить?

— Представьте, что я высокий загорелый мужчина, светловолосый, голубоглазый, с хорошо прокачанной мускулатурой, в узких плавках.

— Здесь работают серьезные люди, мистер.

— Георгий Бедоносцев. Бе-до-нос-цев.

— По какому вы вопросу?

— Детка, да какая тебе-то, на хер, разница?

По голосу моему должна была понять, что если положить трубку, то я приеду лично. И первым, с кем познакомлюсь, будет опять она. Поскольку изначально известно, что ей действительно нет никакой разницы, по какому я вопросу, она что-то включила, и я стал слушать музыку. Организаторы «ресепшн» почему-то уверены в том, что абоненту приятнее слушать музыку, чем гудки. Кто-то из дерьмовых психологов им сказал, что так устраняются негативные настроения в предстоящем разговоре. Я же, к примеру, когда слышу эти утробные напевы, убежден в том, что звучат они, чтобы я не слышал, как эти сучки в приемной договариваются с боссами о занятости последних, и от этого мои негативные настроения только набирают силу.

Однако на этот раз мои мрачные подозрения не оправдались.

— Рональд Гейфингер, слушаю вас.

— Здравствуйте, Рональд. Меня зовут Георгий Бедоносцев. Очень рад познакомиться, Рональд.

По секундному замешательству я понимаю, что Гейфингер соображает, как ему побыстрее избавиться от секретарши. Эта дрянь, по всей видимости, дерзит серьезным людям, из-за чего сама нарывается на неприятности и потом отравляет жизнь боссу жалобами. Ему доложили о каком-то хаме, а он разговаривает с вежливым мужчиной с приятным баритоном.

— Добрый день, Георгий. Чем могу быть вам полезен?

Он ждет от меня серьезного разговора, а у меня не получается его начать. В похмелье я очень зануден и больше думаю не о существе, а о частностях. Я, к примеру, уже рассуждаю о том, что знаю, почему Рональд работает не в Америке, где ему, казалось бы, самое место, а в России. Я объясняю это тем, что с фамилией Гейфингер в Штатах ему успех не гарантирован. Американцы очень честолюбивые люди, и менять фамилии, как русские, то есть оскорблять род, у них не принято. У них ни один не сменит фамилию Смит на Буш только потому, что ему мил последний. У нас забыть своих предков и назваться Путиным ничего не стоит. Госпошлина в ЗАГС до смеха мала. Но если Гейфингеру не менять фамилию, тогда приходится выбирать, где жить, поскольку, к примеру, Факин по сравнению с Гейфингером — это детский лепет. Если с Факиным все понятно, то Гейфингер — это «Палец Педика», или «Педиков Палец», если я хорошо помню английский.