Петрова: Я очень прошу вас: дайте мне возможность довести моих девочек.

Парторг: По существу вы вели себя аморально… Да… По существу… Уволить…

Петрова: Я не дам повода ни к какому новому замечанию, дайте мне только довести моих девочек!

Голосуют.

Все за увольнение, кроме одного человека, кассирши.

– Меня товарищ корреспондент переубедил… – объясняет она.

Директор: Ну что ж, осталось написать приказ. С управлением культуры вопрос согласован.

Письма, январь 1963 г.

«Т. Вигдорова, я один из многочисленных поклонников вашего таланта и вашей жизненной философии.

Но сегодня прочел статью об энском музыкальном училище, и она меня совсем не удовлетворила. Слишком мягко вы обошлись со всеми этими подлецами.

Хочу рассказать вам случай из жизни. Дело происходило в 1940 году. Я тогда работал защитником при одном из судов Воронежской области.

На одном заседании суда (дело происходило в самой глубине Воронежской обл.) слушалось дело об изнасиловании. Такие дела в нашем суде решаются просто и скоро. Имелось заявление потерпевшей, не отрицал своей вины и обвиняемый, и последовал приговор, насколько мне помнится, 5 лет. Я на суде присутствовал как зритель и как слушатель, активно в этом деле не участвовал. Но что-то в этом деле мне показалось неясным. После приговора подошел к осужденному и спросил, не хочет ли он обжаловать приговор суда. Он мне коротко ответил – «нет».

В зале было много народу – местных жителей этого небольшого села.

Потерпевшая была молодая замужняя женщина, было у нее двое детей. На суде присутствовал и ее муж – в качестве свидетеля.

Дело излагалось так: муж был в поле, на работе, неожиданно возвратился домой и застал жену в растрепанном виде, а навстречу ему выскочил знакомый парень. Жена бросилась к мужу с криком, что этот парень пытался ее изнасиловать. Так было заведено это дело. Все трое были моложе тридцати лет.

После суда, здесь же, в зале, я разговорился с одним из парней, который сказал мне, что это дело совсем не просто, что осужденный парень жил с этой женщиной и, не желая позорить ее перед мужем и селом и спасая ее и ее семью, решился на тюремное заключение.

Не хочу вдаваться в оценку поведения женщины, но этот парень по-настоящему понимал мужскую честь.

Село было небольшое и, наверно, ни для кого не были тайной отношения этих двух людей, но никто в суде не счел возможным заступиться за парня.

Как в свете всего, что я рассказал, выглядит Жохов и местком музыкального училища?

Вот почему я считаю, что с Жоховым и ему подобными надо более жестко обходиться. Ничего хорошего такие люди в жизни не заслуживают и ничего хорошего не сделают.

Самая низменная разновидность шкурников и фарисеев.

М. Малецкий.

Москва, Хользунов пер. д. 18, кв. 205».

* * *

«Не понимаю, тов. Вигдорова, как Вы можете так писать? Чье Вы лицо спасаете? Неужели Вы думаете, что мы поверим Вашей мнимой флегматичности при описании сцены заседания месткома? Эдакой Вашей шалой одеревенелости?

Можно подумать, что Вы находились в состоянии шока, когда описывали эту сцену, а особенно когда еле-еле выдавливали из себя свое отношение к этому безобразному скопищу чудищ XVII-го века! Создается впечатление, что Вы находились в каком-то трансе. Никто не поверит Вам, если Вы нормальный человек, что Вы не возмущались, что Вы не кричали, что Вы не топали ногами при виде этого скопища интриганов и злопыхателей. Уж лучше бы Вы совсем не писали об этом. Кому нужно такое описание? Читателю дорого, читая Вашу статью, разделить с Вами всю глубину возмущения. Поскрипеть зубами вместе с Вами при мысли, что не провалился сквозь землю весь местком этого училища. А директор? Только он и он виноват в том, что, читая Вашу статью, мы, читатели, получили лишнюю моральную травму и испытывали нервное потрясение. А члены месткома, эти ублюдки? Напрасно Вы мечете бисер перед свиньями – обращаетесь к ним с человеческими словами назидания. Надо требовать сейчас же, сию минуту, чтобы в три шеи прогнали с позором директора училища.

Вам я хочу вот что сказать: или Вы неправильно технически, стилистически или художественно описали существо происшедшего момента, или у вас замедленная реакция восприятия! Так же нельзя писать! Нельзя же так беззубо отнестись к этому явлению! И откуда это у вас, журналистов, манера такая – оболванивать читателя! Напрасно Вы думаете, что Вам поверят читатели, что описанный Вами факт – исключительное, из ряда вон выходящее явление! Не заблуждайтесь! Не поверят! А раз так, то ничего не дает вам права считать конфликт исчерпанным в таком плане, в каком вы его преподнесли. Нельзя ограничиться разбором и назиданием. Нет! Вы должны встать и потребовать позорного удаления директора с пожизненным запрещением занимать руководящие должности!

Вот и всё, что я не мог не высказать Вам, просто физически не мог не высказать Вам – иначе бы меня, наверно, хватил бы удар по прочтении Вашей статьи в «Лит. Газете» от 22 января 63 г.

Остаюсь с приветом

Конашов А. Д.

Если хотите, можете высказать, в чем я не прав!

Мой адрес: Сестрорецк, Хлебзавод (Заречная ул., д.5).»

* * *

«Я иногда читаю вашу газету, и вот мне привелось прочитать очерк Вигдоровой.

Мне за 50. Я всегда считал, что на свете дороже всего правда, и придерживался этого. Этому нас учат книги, газеты. Поэтому разоблачен культ личности Сталина. Правда – это компас человечества. А вот у Ф. В-вой сказать правду – это значит сделать подлость. Что же, совершить гадость можно, а говорить, признаться в этом нельзя? Вигдорову беспокоит, что соучастник Жохов нарушил мужскую честь, сказал правду.

Это значит, на мой взгляд, поощрять распущенность. У нас поощряют распущенность в книгах и фильмах.

Известный Нехлюдов всю жизнь терзался ошибкой юности по отношению к Масловой, а теперь люди разрушают семью и всё безнаказанно. В одноименной комедии коммунист разбил семейную жизнь. В к/к «Наш общий друг» семейный парторг спутался с девушкой и т. д. и т. п.

В вашей газете была опубликована автобиография Хикмета, где прямо в стихах сказано: «иногда обманывал женщин, никогда друзей». Вот вам тоже проводник высокой морали.

Нет, надо вмешиваться в чужую жизнь, семью, если там неладно.

А Ф. В-ва со своим глупым превратным очерком потворствует распущенности тем более недопустимой педагога со студентом.

Просьба Петровой к директору поговорить с ним наедине подтверждает письмо Жохова.

Правильно, что уволили Петрову за аморальное поведение.