Петрова (ей двадцать четыре года, она высокая, черноглазая, очень бледная. Говоря, смотрит вниз): Я взялась подготовить Аркадия Жохова в наше училище. Он очень способный, даже талантливый человек. Но потом он перестал заниматься, потом пропустил занятия, и я сказала ему, что больше с ним работать не могу. И велела поставить об этом в известность завуча.

Всё, что он написал в письме, – неправда. Что его толкнуло на такое письмо – не знаю. Мне очень трудно говорить обо всем этом. Всё!

Крылов: Что-то коротко очень!

Федоров: Мы просим вас ответить прямо: что толкнуло студента написать такое письмо! Надо отвечать прямо, а то придется сидеть здесь десять часов.

Бочарова, хоровой дирижер: Если студент не занимался, вы должны были его заставить!

Петрова: Может быть, я виновата в том, что не сумела его заставить. Но мне нечего добавить к тому, что я уже сказала.

Крылов: Нина Сергеевна, уважаемая, от вашей откровенности будет зависеть ваша дальнейшая судьба.

Бочарова: Зачем нам ваши сказки?

Долгов: Про белого бычка!

Кассирша (поводя плечами): Чего-то я недопойму. Надо бы послушать молодого человека. (Томно.) Какие-нибудь подробности.

Завуч: Почему вы назначали Жохову такие поздние часы для занятий?

Крылов: Да, почему вы назначали ему в девять вечера?

Бочарова: То, бывало, вы давали уроки по пятнадцать минут, а тут вдруг на Жохова вам мало сорока пяти минут стало?

Завуч: Товарищи! Мы отклоняемся. Эдак мы будем сидеть до двенадцати ночи! Стоит вопрос об аморальном поведении, а мы уклоняемся!

Математик: Я считаю, надо позвать Жохова.

Кассирша, проснувшись: Да, да, позвать молодого человека! Подробности надо узнать! Что это, какие дела стали твориться в нашем училище!

Физкультурник: Я все коридоры обегал, нет этого Жохова.

Кто-то: Он в шесть тридцать будет.

Бочарова: Все мы знаем: в таких делах третьего не бывает. Он будет говорить – да! Она скажет: – нет! Чего же мы добьемся?

Математик: Нет, мне все-таки хотелось бы услышать откровенность!

Крылов: Петрова! Есть такая просьба к вам: рассказать всё по существу дела. Если вы коллективу признаетесь, будет лучше. Ваше поведение – это своего рода оборона!

– Это детская игра! Стыдно! Стыдно сказки выдумывать!

Петрова (тихо): Мне нечего добавить.

Кассирша: Нет, пускай молодого человека приведут. Я его желаю послушать.

Бочарова: Дайте мне слово, а то никогда не кончим. Я не верю, чтоб наш советский комсомолец мог написать такое письмо, если бы не было причины. У меня опыт, я таких, как Петрова, насквозь вижу! Сидит в коридоре на диване в юбке с начесом, понимаете, нога на ногу, в зубах, понимаете, папироса – хи-хи-хи да ха-ха-ха. То она в Москве, то она в Тбилиси, то она на экскурсии, то она на Стравинском, то она на Чайковском, и еще студенток за собой таскает! Как вы смели в прошлом году посягать на советскую семью? За такие вещи у нас в Казанской консерватории студентов вышвыривали вон, а тут педагога не вышвыривают.

Математик (косая сажень в плечах, рубашка красная): Я здесь новый товарищ. Но у меня есть соображения. Педагоги занимаются формированием и воспитанием. Коммунистическая мораль – прогрессивная, жизнеутверждающая. А с Петровой произошел самый низкий, самый отвратительный поступок. Этот поступок ложит на нас темное пятно. Это поступок крайне низкий. Петрова отвергает этот свой поступок, но если Жохов подал такое заявление, значит, этот вопрос назрел. Преподаватель вокала Литвинов защищал нашу Родину, проливал свою кровь, а вы его соблазняли, так мне товарищи рассказали. Нехорошо! Ох, нехорошо! Вы этим толкаете своих студенток на путь разврата. Этот ваш случай ошарашил нас полностью с головы до ног. Поступок крайний, из рук выходящий!

Физкультурник Злобин: Уточненный факт: роман с Литвиновым. Это уже само говорит за ее неспособность к воспитанию. Она и к работе относится недобросовестно, я сам у ней на уроках не был, но мне в один голос говорили: Петрова не хотит признаться. Не хотит! А что получается? Жохов увидел в вас не учителя, а… не буду говорить этого слова, вы его сами знаете.

Завуч Долгов: Неприятно сидеть на таком месткоме. Нам читают такую сказку про белого бычка и про золотую рыбку. Класс Петровой держится чересчур сплоченно, он сорганизовался в какой-то нездоровый коллектив. После болезни Петрова жила у одной из своих студенток. Вы что – приживалка?

Петрова: После болезни мне было трудно оставаться одной в четырех стенах. И я приняла приглашение матери Тани Репневой побыть у них некоторое время.

Физкультурник, ликуя: Товарищи! Да ведь она призналась! Слышите, говорит, мне одной в четырех стенах неохота!

Женщина из Управления культуры (чуть улыбаясь, протяжно): Ну что ж, человек молодой, ей это не возбраняется, но зачем же со студентом…

Завуч: Вы панибратски обращаетесь со своими студентками… Кто вам дал право устраивать классные собрания у себя на дому? Это непедагогично! Нам надоело нянчиться с вами!

Бочарова: У нас своих дел, что ли, нет? Давайте, зовите Жохова!

Все, хором: Да, надо кончать! Жохова!

Физкультурник: Сейчас сбегаю!

– Идите!

Он кидается к дверям.

Я, тихо:

– Товарищи, опомнитесь!

(Пауза.)

Директор: Да, особой необходимости нет. И так всё ясно.

Крылов: А что, товарищ Вигдорова, вы с нашим коллективом не согласны?

– Да, не согласна. Моя обязанность как журналиста молчать, но…

Крылов, ободряюще:

– Говорите, говорите, мы на вас жалобу писать не станем.

– Пишите. Я привыкла. Что до моего мнения, я считаю: когда Жохов принес такое письмо, ему следовало объяснить только одно: что это – подлость.

Крылов: Э-э, товарищ Вигдорова, вы не правы. Я не вижу ничего такого предосудительного в его письме. Не вижу! Жохов – честный, порядочный человек. Когда он сказал, что ночевал в аудитории, я решил расследовать, где же он ночевал? И он принес это письмо. И здесь всё сказал без обиня́ков. Если мы Петрову оставим, что мы будем говорить студентам? Что мы будем объяснять, раз Жохов такое письмо написал? Вот вы были на уроках у Петровой, какое ваше впечатление?

– Это были замечательные уроки, артистические.

Завуч: Ну, а я на уроках Петровой не был. Неприятно мне было ходить к ней. Нам этот всякий артистизм не нужен. И я считаю, что педагоги увидели подлинное лицо Петровой. Уволить – и всё.