— Пиши, кто ты есть такой. С какой целью прибыл в Островскую, чего ночью делал возле Фокиной хаты, в церкви, ну и где еще тебя черти носили.

— Какое право вы имеете меня допрашивать без адвоката? — не выдержали нервы у Геннадия. Но участковый не потерпел подобного неповиновения.

— Вопросы здесь задаю я! — рявкнул он.

Геннадий тут же завозил паркером по листку. Он обрисовал в общих чертах предысторию своей поездки в Островскую. Написал, как просился к Фоке на ночлег, а потом вдруг заметил на кладбище чей-то зловещий силуэт, пытался его окрикнуть (здесь Кауров соврал) — тот не отвечал и угрожающе приближался. А в руке у силуэта (эх, врать, так врать!) был большой нож…

Написав это, Геннадий вдруг испугался — а что, если там, на кладбище, он видел настоящего убийцу Фоки? Преступник мог подумать, что он, Кауров — случайный свидетель, и, надвигаясь из кладбищенской тьмы, намеревался его убрать! Выходит, нынешней ночью он был на волосок от гибели!

От страшного предположения у Геннадия вспотел лоб. И он тут же выложил свою версию участковому.

Тот выслушал сбивчивую речь задержанного. Потом прочитал им написанное. А когда отнял глаза от бумаги, уже совершенно миролюбиво предложил Каурову закурить.

Геннадий с готовностью взял беломорину из протянутой ему замусоленной пачки. Но прикуривать не стал.

— У нас в станице Черных точно нет. Но где-то слыхал я эту фамилию, — задумался участковый. — Уж не на милицейской ли учебе в Михайловке?

— Погодите, а что по поводу убийства Фоки? Помогло вам то, что я рассказал? Получается, я тоже невольно жизнью своей рисковал. Возможно, я единственный свиде…

Но Давыдкин оборвал его на полуслове:

— Да не было никакого убийства, это я так, для полноты картины обязан был тебя допросить. Умер дед Фока от старости. И калитка, и дверь, и даже форточки были заперты изнутри. Никаких следов взлома или грабежа, никакого насилия. Умер дедушка во сне, сидя перед телевизором. Улыбался даже перед смертью. Думаю, это в районе десяти-одиннадцати вечера случилось. Как раз концерт Петросяна передавали. Каждому бы такую легкую смерть.

— А кого же я тогда видел на кладбище? — вырвалось у Каурова. Он был явно разочарован. Выходит, не был он на волосок от гибели, а просто струсил непонятно от чего!

— Да кто его знает? Может, пьяный какой пришел родственника помянуть, заснул в сугробе и только к ночи проспался. Суббота все-таки, выходной у людей. Опиши-ка мне свое видение.

— Я и не разглядел его толком в темноте. Высокий вроде он был. А еще сутулый. Кажется, немолодой. Походка у него… усталая.

— Не много примет, — подытожил участковый. — Вообще-то на степного нежитя скидается. Не верю я во всю эту чертовщину. Но люди треплются меж собой, дескать, бродит нежить в степи возле Игрищ. Вот такой же сутулый, в одежде, какую теперь уж не носят. И всегда почему-то перед сильной грозой. Говорят, там кого-то в землю зарыли, толком не похоронив. Потому и не упокоится никак бесприютная душа. Худа никакого этот нежить людям не делает. Но народ у нас дремучий, палец покажешь — креститься начнут. Послушать, так одни бесы вокруг. Чуть случится чего непонятное, батюшка наш, отец Михаил во всем староверов винит — дескать, потому бесовщина творится, что в станице есть люди, которые двумя пальцами крестятся. Староверы, наоборот, в церковниках видят главное злое семя. Я, как могу, разоблачаю предрассудки тех и других. Вот и твой рассказ о ночном погроме в церкви мне был нужен, чтобы очередные темные слухи пресечь. Ты уж сделай одолжение — не болтай про свое привидение с ножом. Да и навряд ли тебе нежить привиделся, отродясь он в станицу не забредал.

— Ладно, я буду молчать.

— Тогда в церкву пошли, отца Михаила умасливать.

Священник был совсем молод, даже борода у него еще плохо кустилась. Но Кауров, представ пред его сердитые очи, все равно стушевался. Ведь из-за спины батюшки с икон на Геннадия с укоризной смотрело целое войско святых.

— Все! Конец дурным слухам, Михаил Петрович, — как к обычному гражданину обратился к священнику участковый. — Раскрыл я это дело за несколько часов. Вот молодой человек. Прибыл из Ленинграда. Родню ищет. Ночевать негде было, он и забрался в храм через окно.

Кауров немедленно принес извинения отцу Михаилу. Потом проследовал к ящичку с надписью «На восстановление храма» и торжественно опустил в него стодолларовую купюру.

— Спаси Бог, — изрек батюшка и тут же принялся отчитываться перед новоявленным спонсором о проделанной работе: — Дел в церкви еще непочатый край. Колокольню отремонтировали, а за росписи внутри пока не брались. Раньше здесь все стены были расписаны. А теперь только под сводами следы прежней живописи и сохранились…

Кауров задрал голову вверх. Из-под потолка на него смотрел седой румяный старик, восседавший на троне-облаке. Его лицо было полной противоположностью строгим ликам святых на иконах. Вокруг старика сгрудились веселые карапузы—ангелы с крылышками, он напоминал доброго счастливого дедушку, окруженного внуками. От этой сцены на Геннадия повеяло чем-то домашним, совсем не церковным. Такая «концепция Бога», выведенная под сводами неизвестным художником, пришлась ему по душе.

— Вы верующий? — спросил вдруг отец Михаил.

Геннадий отрицательно мотнул головой. Если он во что и верил в данный момент, то лишь в силу саморегулирующихся рыночных отношений. Об этом очень толково говорил один американец на семинаре в Москве, куда Каурова как-то посылали от «Гермеса».

— Нехорошо, — заметил священник.

Участковый Давыдкин, борец с религиозными предрассудками, нахмурился, тоже демонстрируя неодобрительное отношение к атеизму. Трое мужчин застыли в неловком молчании у алтаря.

— Ну, я пойду? — робко спросил Кауров.

— Спаси Бог, — вторично напутствовал его отец Михаил.

К полудню весть о смерти деда Фоки, происшествии в церкви и странном путешественнике облетела уже всю станицу. В одном из домов женщина хлопотала на кухне, одновременно рассказывая тестю последние новости.

— …Представляете, папа, а нездешний человек этот оказался из Ленинграда. Родню приехал искать — не то Чернышовых, не то Черных. А в станице у нас, почитай, и нету таких…

При упоминании фамилии Черные по лицу тестя словно рябь пробежала, а костяшки пальцев, сжатых в кулак, побелели.

Старик вспомнил вчерашний разговор с сыном, прерванный автомобильным грохотом, неизвестного типа, выталкивавшего из сугроба машину. И прошептал еле слышно: «Спасибо, Господи! Дошли до тебя молитвы мои». Потом снял телефонную трубку и набрал нужный номер.

— Ало, Сань, ты сегодня домой в обед обязательно приезжай!.. Кажись, от бандита Лазорьки весточка прилетела.

Учительница Тамара Васильевна Лукина обрадовалась гостю из Петербурга. Ее муж Сидор Иванович, прапорщик-артиллерист в отставке, с ходу предложил Каурову выпить водочки, от которой тот вежливо отказался. Как и от прочих угощений — даже от чая. Слегка смущенные, все трое уселись за пустой стол.