палец слишком сильно и надо менять бинт – палец снова начал кровоточить. И снова он смягчается при виде крови, долго извиняется и целует пострадавший палец.

Наконец он убирает дезинфицирующий раствор, смотрит на палец: забинтован идеально.

– Она тебе что-нибудь сказала в машине? – Вопрос звучит ровно, мягко. Он бросает упаковку от бинта в мусор. Сандрина морщит нос. Как бы ей хотелось не отвечать, как бы ей хотелось, чтобы он не спросил; но вот он, вопрос, и не промолчишь.

– Она сказала только, что допрашивала тебя после исчезновения. А я сказала, что мне это известно. Что ты мне говорил.

– И это все?

– Она сказала, что ты запрещал Каролине водить машину. Что она водила Матиаса в школу пешком. И все.

– И что ты ответила?

– Ничего, у меня болела голова, мне хотелось одного: чтобы она замолчала.

Он улыбается: Сандрина дала правильный ответ. Кладет руку ей на плечо, рядом с шеей, и вздыхает. Потом опускается на колени. Он кажется озабоченным.

– Послушай, Сандрина. Я… я не говорил тебе об этом, и я не хочу, чтобы Матиас знал. Но она… она пила. Много. Я не позволял ей садиться за руль, потому что боялся, как бы… я боялся за ее безопасность… и за Матиаса тоже.

Сандрина смотрит на него, на его лицо и видит, что он серьезен.

– Ты понимаешь?

Она не задумываясь кивает.

– Они там накручивают черт-те что, – добавляет он, – эти полицейские. Особенно баба. Но правда в том, что Каролина пила. Дни напролет она сидела в этом доме и пила. Я пытался вытащить ее, но я… я уже не знал, что делать. Она прятала бутылки в разных местах, я не мог за ней уследить. Понимаешь?

Сандрина снова кивает. Это все объясняет. Он прав, это все объясняет. А эта женщина-полицейский постоянно сбивала ее с толку. Да, это все объясняет.

Внезапно у Сандрины тяжелеют веки; он видит, что у нее слипаются глаза, и говорит:

– Пошли посмотрим телик, потом тут уберешься.

Остаток дня проходит тихо; она прижимается к нему, сидя на диване, пока на экране гоночные автомобили мчатся по трассе Формулы-1. Обычно за просмотром таких передач она бралась за книгу, но не сегодня. Сегодня ей ничего не нужно, кроме как чувствовать его близость. Вытянуться, положив голову ему на колени, и согревать душу мыслью о крошке, которая растет у нее в животе.

Их телефоны дружно вибрируют – пришло сообщение от Анн-Мари: они благополучно доехали, все хорошо, еще раз спасибо.

Сандрина снова погружается в мечты и в итоге засыпает. Врач предупредила ее, что если она действительно беременна, то будет утомляться, это нормально. Еще она велела сделать анализ крови как можно скорее, а вообще нужно есть, как только проголодаешься, и спать, сколько захочется. Направления на анализы лежат на дне ее сумочки, предусмотрительно спрятанные в каталог акций, который она машинально прихватила на кассе супермаркета и скрутила в трубочку, чтобы ничего не помять.

Он будит ее около семи часов вечера. На смену гонкам пришли новости, и он снова хочет есть. Остался цыпленок и салат; она накладывает ему большую тарелку, но сама к еде почти не притрагивается: после дневного сна ей никак не удается прийти в себя. Покормив мужа, она все убирает, запускает посудомойку и идет в душ.

Летней жаре, кажется, пришел конец, и ей хочется, не откладывая, облиться самой горячей водой. Она выходит из душевой кабины, берет полотенце, стирает пар с зеркала и смотрит на себя, на свою грудь и живот. Что же, она была права, еще ничего не заметно, но что-то в самом деле изменилось.

Запускает пальцы в промежность, скользит ими по складкам, недоумевает, как же ей удастся исторгнуть оттуда человеческого детеныша, и говорит себе, что она не первая, там видно будет.

Надевает легинсы, майку и ничего больше, никакого нижнего белья, особенно бюстгальтера, который ей так жмет. Ложится, берет книгу с тумбочки и, едва успев пробежать глазами одну страницу впадает в забытье.

…Он отчаянно трясет ее: еще только полдесятого, а она уже дрыхнет? И даже не разгрузила посудомойку! Сандрина бормочет, еле ворочая языком: в больнице сказали, это от стресса и переутомления, ей надо больше спать, – потом поворачивается на бок, роняет книгу и, нимало не задумываясь над тем, почему она солгала, засыпает как убитая.

8

Будильник звенит и звенит, а ей никак не удается разлепить веки. Спустя минуту он ногой толкает ее под щиколотку, раз, другой, третий и говорит:

– Твой будильник.

Ему можно спать еще час.

Сандрина поднимается, садится на край постели, опускает ноги на коврик. Понедельник, утро, а она без сил, но тут она вспоминает о крошке и встает, пусть и с тяжелыми ногами, но с легким сердцем. Умывается по-кошачьи, выбирает одежду. Вытаскивает из ящика комода белье побольше. У нее всегда в запасе несколько размеров, она не выбрасывает вещи, если ей удается немного похудеть, потому что уверена – провал не за горами, она не только никогда не достигнет идеального веса, который просчитала однажды по журналу, но и вернется назад – снова с запасом наберет. Она думает о слове «наберет», и ей кажется, в нем заложен смысл – что кто-то что-то жаждет заполучить. Возможно, это как раз о нем, о ее муже, возможно, ему нужна такая вот плоская, но широкая попа, такой выпирающий живот, как у нее, потому что, с тех пор как она здесь живет, она поправляется, а он подстрекает ее, требуя покупать много хлеба, добавлять цельные сливки в выпечку, и все же… все же ей посчастливилось обзавестись крохой, невзирая на противозачаточные, которые она глотала по утрам.

Она возвращается в ванную, подкрашивает ресницы, наносит тональный крем и пудру и открывает шкафчик с аптечкой, где лежит блистер с пилюлями. Выдавливает одну и бросает в умывальник. Щелк – тихо отозвался фаянс. Раньше она ничего не утаивала от мужа, и этот обман поднимает в ней такие волны неудовольствия и неуверенности, что маленький секрет превращается в целую гору. Нет, конечно, все это не касается крохи, о существовании которой он еще не знает; это совсем другое – это не ложь, это сюрприз. На кухне с легким сердцем она открывает холодильник. Ешьте что хотите и покажетесь гинекологу, сказала врач. Опять же раньше она всегда заглядывала в холодильник со смущением и чувством вины, но сейчас она не слышит где-то далеко, на заднем плане, голос отца, который говорит: «Нет, вы