Девушка казалась охваченной ужасом.

– Как мог кто-то такое сделать? – сказала она.

Антон отвернулся.

– Не думал, что жестокость и убийство могут удивить Бледную Руку.

– Он был твоим братом, – сказала Эфира, словно это что-то меняло. Словно жестокие, злые люди не могли быть кровными родственниками.

– Мы выросли на Новогардийских территориях, – сказал Антон. Он не мог забыть морозные зимы, голод, сжимающий внутренности. – Там жизнь другая. Одаренных намного меньше, и на их счет существуют предрассудки. Новогардийцы верят во всякое о них – о нас.

– То есть как свидетели?

Антон покачал головой.

– Свидетели ненавидят одаренных и считают их ошибкой природы. Но северяне не ненавидят одаренных, они их почитают. Они не верят, что пророки дали нам наши силы, они верят, что их нам даровал древний бог и что эти силы дают нам божественное право царствовать. Мы с моим братом воспитывались бабушкой, и она тоже в это верила. Она не была одаренной. Как и ее сын, мой отец. Как и мой брат. А потом родился я. Мой Дар проявился рано, и тогда… мою бабушку только это и стало заботить.

– И это задевало твоего брата, – сказала Эфира.

– Да, но… не только это, – сказал Антон. – Большая часть людей, когда причиняет тебе боль, делает это по какой-то причине. Чтобы заставить тебя делать то, чего хочется им. Или потому, что они злятся и им нужно выплеснуть это. Но мой брат… он причинял мне боль просто потому, что ему это нравилось. Ему было радостно видеть мою боль, мой страх, нравилось, когда я умолял его прекратить.

И о-о, как Антон умолял!

«Хочешь, чтобы я остановился? – спрашивал Илья. – Тогда останови меня. Разве это не у тебя Дар? Покажи мне, какой ты могущественный, Антон».

– Для него это было игрой, а у меня никогда не получалось выучить правила. – Антон снова закрыл глаза. – Я провел всю свою жизнь, пытаясь забыть то, что он со мной сделал.

– Но когда ты используешь Дар, тебе приходится заново переживать это, – сказала Эфира. – Вот что случилось, когда ты находился в омуте?

Он кивнул.

– На время мне стало лучше. Я смог контролировать свои кошмары. Но когда я пытаюсь использовать Дар провидца, то словно возвращаюсь на озеро. Я беспомощен. Я только чувствую, как руки брата удерживают меня под… Вот почему я не могу помочь вам. Вот почему мне нужно было уйти.

– А твой брат… это он отправил за тобой всех тех людей в ту ночь? – спросила Эфира. – Что ему от тебя надо?

На этот вопрос Антон не мог ответить, хотя он преследовал его с того момента, как Безымянная дама показалась в Талассе.

– Думаю, его просто не устраивает тот факт, что я сбежал, – наконец сказал юноша. – Должно быть, он чувствовал, что проиграл, зная, что больше не может причинять мне боль. А он никогда не проигрывал. Он ищет меня, чтобы заставить заплатить за мой побег.

– Так ты планируешь продолжать бегать? – спросила Эфира. – Надеяться, что он снова тебя не найдет, и жить в страхе?

– Не то чтобы у меня был выбор.

Морской ветерок пронесся мимо них, растрепав темные кудри Эфиры.

– А что, если бы был? – тихо спросила она. – Что, если бы ты мог перестать сбегать? Если бы ты смог избавиться от этого страха навсегда?

Антон отступил на полшага назад.

– О чем ты говоришь?

– Ты можешь помочь нам, помочь Беру. А я смогу помочь тебе.

– Как?

Ее взгляд удержал его.

– Рано или поздно Бледная Рука заберет еще одну жертву в этом городе.

Мгновение длилось, как задержанный вдох. Антон никогда об этом раньше не думал, каково это, жить без постоянного страха за спиной. Знать, что его брата нет – по-настоящему больше нет, чтобы снова мучить его.

– Ты можешь убегать всю жизнь, – сказала Эфира. – Ты можешь провести всю свою жизнь, оглядываясь через плечо, ожидая, когда тебя догонит прошлое. Или можешь перестать прятаться и наконец встретиться с этим лицом к лицу. Мне это кажется вариантом.

Антон впился ногтями в ладонь.

– Я просто хочу дышать без ощущения, что тону.

– А я просто хочу найти способ поддерживать жизнь моей сестры, – ответила Эфира. – Мы можем помочь друг другу. Ты не можешь пользоваться Даром, пока жив твой брат. Но если бы его не стало…

Если бы его брата не стало, освободился ли бы Антон от всех воспоминаний, освободился ли бы от кошмаров, сжимающих его в своей пасти?

– Я не могу точно знать, изменит ли это что-то, – сказал он. – Смогу ли я воспользоваться своим Даром и тем более найти для вас Чашу Элиазара.

– Но может быть, сможешь, – сказала Эфира. – А это лучше, чем то, что у нас есть без тебя, то есть ничего.

Девушка вновь протянула руку, но в этот раз не угрожала. А предлагала.

– Мы можем помочь друг другу, – сказала она.

Антон посмотрел мимо нее на сверкающие волны, поднимающиеся сразу за гаванью. Какой-то его части безумно хотелось оставить все позади – угрозы брата, Бледную Руку, таинственную эшу, которую он почувствовал в бухте. Покинуть этот город разрушенной веры и не оборачиваться. Он всегда так поступал.

Но Эфира права. Он всегда будет оглядываться. Кошмар, воспоминания, озеро – они всегда будут его тенью. Юноша все еще оставался в ледяной воде, подвешенный в мгновениях тьмы. Он мог сдаться и дать себе утонуть или постараться потянуться к поверхности.

Антон принял руку Эфиры.

– Тогда договорились.

ХАССАН ПОДАВИЛ ЗЕВОК, убирая чашку из-под самовара. За последние пять дней ему удалось еще два раза выбраться на агору, забирая туда всю еду и одежду, которую он только мог достать. Он сочинил какую-то небылицу про то, что собирал их у других студентов Академоса, когда Кхепри спросила его об этом. Юноша проводил время, выполняя разную работу в лагере – собирал хворост, приглядывал за детьми и убирал мусор.

Но в основном он проводил время с Кхепри. Казалось, что она участвует почти во всех аспектах жизни лагеря – от тренировок беженцев до приготовления обеда – и ей не было совестно заставлять Хассана работать. Никто им раньше так не понукал, и все четко высказанные приказы удивляли его и вызывали любопытное приятное чувство. Впервые после переворота – впервые в своей жизни – Хассан чувствовал себя полезным.

Во время последнего визита он заглянул на рынок к плотнику и обменял набор золотых застежек для плаща на дюжину тележек. Потом он отправился к горшечнику и выкупил его товар, аккуратно наполняя тележки мисками и кувшинами.