хочешь сказать, что у мужчины, который живет с полком котов, аллергия на них? Как это вообще возможно? Петра наверняка что-то перепутала. Если бы это было так, ты бы вчера нашла его тело, умершее от анафилактического шока, а не Мелоди.

– Ты ужасна, – я снова хлопнула ее по плечу, но не выдержала и засмеялась. – Очевидно, он делает уколы.

– Серьезно? Это… Я даже не знаю, что это. Это сумасшествие, – Кэти моргнула, явно сбитая с толку. – Зачем ему это?

Я пожала плечами:

– Не знаю. Думаю, если коты были так важны для Мелоди, то он делал это ради нее, либо он был так же помешан на котах, как и она. – Я вспомнила один момент из вчерашнего дня. – Должно быть, именно так. На кошачьем дворце, который вчера купила Мелоди, был повязан большой бант и ярлык с именем Джареда. Может быть, он так сильно любит котов, что даже готов терпеть свою аллергию.

– Вау, вот это любовь, к его ли жене, или к котам, но самая настоящая самоотверженная любовь.

– Ага… ты права, – я вспомнила тираду Петры. – Но Петра преподнесла это так, словно Джаред мог убить свою жену.

Кэти закачала головой, но вдруг остановилась:

– Я хотела сказать, что не могу даже представить, чтобы он мог это сделать. Эти двое, кажется, правда очень любили друг друга, но я не очень хорошо знала их, и, если у него на самом деле аллергия на котов, не могу сказать, что я его осуждаю. У меня ее нет, но если бы меня заставляли жить с девятью персидскими котами, я бы и их тоже убила.

– Котов или этого человека?

– Всех их!

Я снова засмеялась от этого выражения ее лица.

Она нахмурилась и серьезным тоном произнесла:

– Я не шучу. Это очень похоже на семь кругов ада. То есть на девять кругов ада, – она положила одну руку на прилавок, а вторую поставила на бедро. – Но это не объясняет, зачем ему надо было убивать Поли. Если он планировал убить Мелоди, он мог бы провернуть это дома. Запихать ей в рот комки шерсти.

Готова поклясться, она хотела рассмешить меня, но в ее словах была доля правды.

– Ну… Полагаю, если она брала котов у Поли, а у Джареда были определенные чувства, тогда, может быть, он злился и на Поли?

Кэти задумалась, затем покачала головой:

– Не знаю. Выглядит так, будто это притянуто за уши. Но опять-таки, жить с девятью котами… так что… конечно. В таком случае все очень логично.

– Мне просто кажется, что это не так. Ты просто не слышала его вчера, когда он увидел Мелоди. Такую реакцию невозможно подделать. Это невозможно.

– Может, это вина? – Кэти сама не очень верила в свою догадку. – Может, именно с ним тебе нужно теперь поговорить?

От этой мысли у меня заболел живот. Одно дело – говорить с теми, кто был в стороне от всего этого. Другое – опрашивать мужчину, который действительно любил свою умершую жену.

У меня зазвонил телефон, прервав мои размышления. Я по привычке взглянула на экран, не намереваясь отвечать, но выпрямилась, увидев на дисплее имя Брэнсона.

Кэти озадаченно посмотрела на меня, а я наклонила телефон, показывая ей. Она выпучила глаза.

– Ну вот. И что мне делать? – Где-то глубоко внутри я хотела включить автоответчик, но я встала, так как хотела расправиться с этим. – У этого разговора может быть столько исходов.

– Готова поспорить, что он звонит, чтобы извиниться перед тобой за вчерашний вечер, – Кэти опять не слишком-то сама поверила в свою догадку.

Я надеялась, что она права, но знала, что это не так. Я подозревала, что Петра все-таки сдержала свое слово и позвонила в полицию сразу же после того, как я ушла от нее. И, честно говоря, она все правильно сделала.

– Возьму трубку, скоро вернусь.

– Хорошо. Я пока приготовлю пирожные для офицера Джексона.

Я показала ей поднятый вверх большой палец и нажала на кнопку «Ответить», направившись по лестнице вниз, чтобы поговорить наедине.

– Алло? Брэнсон? – Начало хорошее, мой голос звучал относительно спокойно и непринужденно.

– Фред. – Произнося мое имя, Брэнсон говорил совсем не спокойно и непринужденно. Скорее напряженно и зло. Всякая надежда, что все пройдет гладко, испарилась.

– Как ты?

Брэнсон не ответил на мой вопрос.

– Мы обсудили все вчера вечером. Я все ясно и четко тебе изложил.

Вчера, когда мы с ним разговаривали, я чувствовала себя совсем иначе, но сегодня, отругав себя за то, как я общалась с Петрой, я почувствовала себя виноватой. И все же я хотела быть на сто процентов уверенной и не наболтать чего лишнего.

– Полагаю, Петра все рассказала тебе?

– Ну конечно.

Неа. Он был отнюдь не спокоен или расслаблен.

– Признаю. Сегодня я была сама не своя. Я потеряла самообладание.

На том конце провода Брэнсон молчал. Возможно, он ожидал, что я буду ссориться с ним. Он заговорил уже более спокойным голосом:

– Она пишет заявление о запрете на приближение. Но если ты пообещаешь, что не будешь к ней приближаться, постараюсь отговорить ее.

– Что?! – Теперь я стала напряженной и злой. – Ты серьезно? Я не запугивала ее. Запрет на приближение? Это безумие!

– Хорошо, тогда… – Брэнсон вздохнул, вероятно, оставив ту возвратившуюся к нему мягкость. – Давай попробуем еще раз. Я постараюсь отговорить ее, если…

– Отговорить ее? – в миллиардный раз за этот день я превратилась в ужасное чудовище. – Пусть пишет. Оно все равно никуда не пойдет. Это бессмысленно. Она просто хочет свести со мной счеты, отплатить мне головной болью.

– Ты приходила или не приходила к ней в кабинет, без приглашения, со своей собакой, и обвиняла ее в убийстве?

– Нет! Конечно нет. Я… – Черт побери! – Ну, я не обвиняла ее в убийстве. Такого я не говорила.

Брэнсон тяжело вздохнул:

– Этого достаточно, чтобы отговорить ее. Фред, позволь мне повторить, если вчера вечером я неясно выразился. Не вмешивайся в это дело. Тебя это не касается. Если ты выполнишь мою просьбу, я помогу тебе выпутаться. Если нет, тогда я не только не буду защищать твои права, но и сам напишу заявление.

К моему большому раздражению, я снова почувствовала гнев, и на этот раз намного сильнее. Еще я ощущала обиду и предательство.

– Зачем ты так со мной?

– Потому что… – Его голос задрожал, и я услышала настоящего Брэнсона или, по крайней мере, того, кого я считала настоящим Брэнсоном. – Это моя работа. – А затем этот Брэнсон пропал, его голос вновь стал твердым и холодным, словно камень. –