к Чэнь Чжанцзе, те бы стали испытывать дискомфорт, так что рассчитывать на долгое в них пребывание не приходилось, зато теперь она могла переселиться прямо в эту фотографию; а поскольку та все время находилась у Минляна за пазухой, она могла денно и нощно проводить время вместе с сыном.

Другой целью приезда Интао в Ухань было обучение у Чэнь Чжанцзе анекдотам. Выучив пятьдесят коротких фраз-анекдотов, она планировала вернуться в Яньцзинь и рассказать их Яньло-вану, который бы подарил ей возможность перерождения; однако, прибыв в Ухань, она обнаружила, что Чэнь Чжанцзе уже утратил способность шутить; мало того, он практически перестал разговаривать. Например, Большеротый У, что когда-то у северных ворот Яньцзиня торговал бараньей похлебкой, попав на тот свет, стал болтать без умолку, а вот Чэнь Чжанцзе наоборот из балагура превратился в молчаливого при жизни Большеротого У. Поскольку Чэнь Чжанцзе потерял способность шутить, Интао не могла обучиться у него пятидесяти анекдотам, соответственно у нее пропала возможность обратиться к Яньло-вану с просьбой о перерождении; а раз уж переродиться в человека она не могла, то вместо возвращения в Яньцзинь, где ей предстояло продолжить путь перерождений в колесе Сансары, гораздо лучше ей было бы остаться в Ухане, где целые дни она могла бы проводить в компании сына. Сопровождая Минляна в школу, уже за пару дней прогулок по улицам Уханя, Интао заключила, что Ухань – достаточно угрюмый город, уханьцы, все как один, терпеть не могли шуток; этим Ухань сильно отличался от Яньцзиня, где на каждом шагу вас подстерегала Хуа Эрнян, которая являлась во снах с просьбой рассказать анекдот; в этом смысле, оказавшись в Ухане, Интао также избавилась и от Хуа Эрнян. Что ж, рассуждала Интао, угрюмость – это прекрасно, мне она вполне подходит. Это стало второй причиной, из-за которой она осталась в Ухане. Однако по ночам она в одиночестве вздыхала: «Если бы в родных краях все было хорошо и мне бы там ничего не угрожало, разве я осталась бы мыкаться на чужбине?» Через какое-то время она принималась рассуждать снова: «Зато, перебравшись в Ухань, я перестала зависеть от Яньло-вана, стала сама себе хозяйкой и вообще, можно сказать, высвободилась из колеса Сансары. Но, с другой стороны, – продолжала она вздыхать, – как мне жить дальше? Так и остаться на всю жизнь фотографией?»

4

С тех пор как Минлян почувствовал рядом с собой присутствие мамы, он заметил, что ее фотография, которую он всегда носил при себе, неожиданно посвежела. Более того, теперь он мог услышать, как мама с ним разговаривает:

– Минлян.

– Ма.

– Я приехала из наших краев, чтобы взглянуть на тебя.

– Я это почувствовал.

– Ты хочешь, чтобы я ушла?

– Нет.

– И я не хочу тебя покидать, а если я буду жить рядом с тобой, ты не против?

– Нет.

– Минлян, ты только никому про это не рассказывай; иначе мне придется тебя покинуть.

– Я никому не скажу.

Когда между ними происходили такого рода разговоры, то никто, кроме Минляна, не мог слышать, что говорила ему Интао. Иной раз это случалось за столом, когда вся семья находилась в сборе, тогда Минлян вдруг переставал есть и начинал что-то бормотать; иногда это происходило на улице, тогда он тоже уходил в себя.

– Минлян, что ты там постоянно бубнишь? – спрашивал Чэнь Чжанцзе.

– Ничего, – быстро спохватывался Минлян, – так, повторяю урок, вдруг, спросят.

Однако спустя полмесяца Цинь Цзяин все-таки обнаружила прятавшуюся за пазухой у Минляна Интао. Винить в этом других Интао не могла, поскольку была виновата сама. Сперва она собиралась жить в этой семье без лишнего шума, заботясь о Минляне, другие ее не интересовали; поначалу она так себя и вела. Днем вместе с сыном она уходила в школу, а вечером ложилась у него под бочком; дождавшись, когда Минлян уснет, Интао ненадолго покидала фотографию, чтобы собрать сыну рюкзак и привести в порядок его запачкавшуюся одежду; Чэнь Чжанцзе и Цинь Цзяин, заметив, что Минлян стал аккуратнее, просто решили, что он повзрослел и особого значения этому не придали, однако спустя неделю Интао вытворила такое, что сразу выдала себя с головой. Как-то вечером, дождавшись, когда Минлян уснет, Интао привела в порядок его одежду и направилась в прихожую, чтобы почистить его ботинки; наводя на обуви блеск, она вдруг услышала доносившиеся из спальни воркующие голоса Чэнь Чжанцзе и Цинь Цзяин, которые явно занимались любовью, и невольно оцепенела. Насколько она помнила, то спустя пару лет после свадьбы, сами они ничем подобным уже не занимались, поскольку у Чэнь Чжанцзе с этим делом были проблемы, и, кстати сказать, это обстоятельство также входило в круг проблем под названием «все достало»; если бы в этой сфере у них все было гладко, то возможно их отношения и не зашли бы в тупик; с Интао у Чэнь Чжанцзе ничего в постели не получалось, а с Цинь Цзяин вдруг все стало получаться, с чего бы это? Если с другими у него полный порядок, а с ней – нет, то следовательно причина в ней? Их ахи и вздохи привели ее в ярость; не в силах прервать процесс, она забежала в туалет, схватила висевшие на змеевике трусы Цинь Цзяин и швырнула их в унитаз. Когда на следующее утро Цинь Цзяин пошла в туалет и обнаружила в унитазе свои трусы, то подумала, что те соскользнули случайно и никакого значения этому не придала; позже, заметив, что трусы оказываются в унитазе всякий раз после ее близости с Чэнь Чжанцзе, она кое-что заподозрила. Сперва она все списала на Минляна, решив, что это обычная ревность и недовольство со стороны мальчика, но потом, поразмыслив о переменах, которые в последнее время произошли во внешнем виде пасынка, а также о том, что тот стал частенько разговаривать сам с собой, будто ведя разговор с кем-то невидимым, она решила, что все не так просто. О своих подозрениях Цинь Цзяин не спешила докладывать Чэнь Чжанцзе, ведь в случае ошибки она рисковала выставить себя в дурном свете; дождавшись, когда Чэнь Чжанцзе уйдет в рейс и к ней в комнату переселится Вэйвэй, она осторожно спросила у дочери:

– Вэйвэй, ты в последнее время ничего странного не замечала в поведении Минляна?

– Он любит разговаривать сам с собой, – ответила Вайвэй.

– Это я знаю, а что еще?

– Раньше перед сном он раздевался и сразу ложился в постель, а теперь прежде, чем раздеться, украдкой рассматривает какую-то фотографию.

В ту же ночь Цинь Цзяин незаметно прошла в комнату к Минляну и, убедившись, что он уже крепко спит, нашарила в кармане висевшей на кровати рубашки фотографию. Только было она собралась взять фото в руки, как из него выстрелил красный луч, Цинь Цзяин словно ударило током, она