Впереди, где, закругляясь, Лютценгатан пересекается с Виттстоксгатан, прапарковалась темно-синяя «Вольво», в салоне которого маячит знакомый силуэт. Я достаю сигарету, пытаясь разглядеть регистрационный номер, но это невозможно, поскольку машина стоит под углом.

Santa’s got a beard that’s long and white! Santa comes around on a special night!

Водитель возвращает мне кредитную карточку под звуки все той же «польки». Такси уезжает, я делаю затяжку.

* * *

Как полицейский, я привык вычитывать из обстановки жилья информацию о его владельце. Сделать подобное в отношении квартиры Габриэля Бирка было бы невозможно. Она довольно просторная, с высокими потолками, тем не менее здесь тесно. Бесчисленные дверцы, закутки и каморки превращают ее в самый настоящий лабиринт. Книг у Бирка мало, ему их заменяют фильмы и картины. Мебели из «Икеи» нет нигде, кроме кухни. Я замечаю наклейку со знакомым логотипом на кухонном окошке, когда выхожу варить кофе. Чашка синяя, с логотипом «Нюа Модератернас». В прихожей – кипа феминистских листовок, вероятно, с их последней демонстрации на площади. Кухню украшает большая фотография Твигги, во всей ее очаровательной андрогинности. На скамье возле окна – мобильник с подключенными к нему динамиками, из которых льется негромкая музыка.

Над диваном в гостиной – множество фотографий в черных рамках, развешанных в живописном беспорядке, на манер коллажа. Это снимки детей, мужчин и женщин и еще чего-то не совсем понятного. Самого Бирка нет ни на одной. Я спрашиваю себя: кто все они – родственники Бирка, его знакомые или же просто люди?

И под этим коллажем во всю стену сидит женщина. Она сложила руки на коленях и нервно заламывает пальцы, переводя взгляд то на нас с Бирком, то на темно-синий диктофон на низком стеклянном столике.

Я ставлю перед ней чашку, наливаю кофе – чуть больше половины.

– Еще, пожалуйста…

Она делает глоток. Я усаживаюсь в кресло напротив, жду.

Бирк устраивается в соседнем кресле со стаканом воды – настолько холодной, что стекло запотевает. На нем белая рубашка и серые тренировочные штаны с надписью «Армани» на бедре – без какого-либо нижнего белья, настолько я успел заметить, пока он стоял в дверях. Волосы у Бирка мокрые и взъерошенные, от него пахнет гелем для душа.

Женщина невысокого роста, с такой же стрижкой, как у Твигги на фотографии, – короткие черные волосы зачесаны на сторону и разделены безупречно ровным пробором. У гостьи Бирка большие глаза, маленький рот и веснушки на носу и скулах. Она одета в черные джинсы и толстый вязаный свитер. На ногах – красные сапоги. Не похоже, чтобы такая могла всадить кому-нибудь нож в спину. Хотя…

– Как… – начинаю я и тут же поправляюсь: – Итак, вы – респондент пятнадцать девяносто девять.

– Да.

– Как ваше имя?

– Лиза Сведберг.

– Сведберг через V или W?

– Через W.

– Это вы были в «Каиро» позавчера? Вы еще вышли…

– Да, я.

– Почему же вы так спешно оттуда удалились?

Женщина отпивает кофе, медлит. Постукивает ногтем по чашке. У нее маникюр – такого же цвета, как сапоги.

– Я испугалась, – говорит она.

– Что же вас так напугало?

– Всё… всё вместе. Я не хотела видеть, как…

Она обрывает фразу на полуслове. Бирк отпивает воды.

В большие зарешеченные окна льется бледный дневной свет. Я хочу курить.

– Зачем вы здесь? – спрашиваю.

– Тогда, возле Каиро, я видела его.

Она указывает глазами на Бирка. Потом смотрит на меня, словно желая удостовериться, что я ее понял.

– Я видела Габриэля, когда выходила из «Каиро». Я запомнила номер его машины и набрала в поисковике на сайте транспортного управления – сейчас это можно сделать при помощи обыкновенного мобильника. Там узнала его имя. Все остальное – по телефонному справочнику… В Стокгольме не так много Габриэлей Бирков.

– Круто, – замечает Бирк. – Ты не находишь?

– Да, но я думал, твоя машина зарегистрирована у нас.

– Моя машина – это моя машина, – отвечает Габриэль.

Я поворачиваюсь к женщине.

– Ну и зачем все это?

– Что зачем?

– Ну… вы искали Бирка…

– Я… – Она смотрит на чашку рядом с диктофоном, как будто все еще держит ее в руке, потом осторожно берет пальцами за ушко. – Я просто не знала, с чего начать. Никто не знает, что я здесь. Все на демонстрации в Роламбсховспарке, поэтому я выбрала именно это время… Никто не следит за мной, в этом я уверена.

– Разве вы не должны быть с ними на демонстрации?

Она качает головой:

– Нет, я сказала, что заболела.

– Вы знали Томаса Хебера, – продолжаю я, – были в числе его респондентов.

– Да.

– Расскажите об этом.

– О чем? – Лиза Сведберг поправляет челку двумя пальцами. – Томас вел исследование, задавал мне вопросы.

– Как он на вас вышел?

– Один из его респондентов поделился моими координатами, по-видимому, так. У меня нет ни постоянного адреса, ни мобильника… ему пришлось расспрашивать моих знакомых, так или иначе.

– Вы знали, кто он?

– Я много слышала о нем, в AFA он был видной фигурой… Какой-либо формальной иерархии там не существует, но Томас играл важную роль в AFA, пока состоял там.

– И когда вы с ним впервые встретились?

– В марте.

– Где это было?

– В кафе… Не в «Каиро», в другом, на Ванадисвеген, рядом с…

Она замолкает.

– Рядом с его домом? – подсказывает Бирк.

– Да.

– Он не говорил, что живет поблизости?

– Нет.

– Тогда откуда вы это знаете?

– Навела справки. И потом, через два дня после интервью Томас пригласил меня домой. Я спала с ним.

Последнему Бирк нисколько не удивился, в отличие от меня. Так вот почему в дневнике Хебера так мало записей с респонденткой 1599, несмотря на то что она была так важна для его проекта. Заниматься сексом с респонденткой, должно быть, серьезная этическая проблема. Томас хотел быть уверен, что его не выведут на чистую воду, даже в случае, если «полевые заметки» попадут не в те руки.

В своих записях Хебер предстает одиноким человеком, страшно одиноким… По всей видимости, таким он и был. Но глаза Лизы Сведберг увлажнились, и максима Грима подтвердилась в очередной раз: «Каждого из нас кто-нибудь да оплачет».

Она моргает. …it’s beginning to look a lot like Christmas, everywhere you go…[31] – поет в динамиках мягкий мужской голос. Лиза поворачивается к Бирку: