– Уолли выходил чинить электричество. ДжульеттаБеллевер – чтобы подобрать ключ к двери кабинета. Больше вроде никто.

– А вы заметили бы, если бы вышел еще кто-то?

Стивен задумался.

– Едва ли. Особенно если на цыпочках, тихонько. В Залеведь было очень темно. И шла битва, к которой мы все напряженно прислушивались.

– О ком вы можете точно сказать, что он никуда невыходил?

– Миссис Серроколд – да, и Джина. За них я готовпоручиться.

– Благодарю вас, мистер Рестарик.

Стивен направился к двери. Но, поколебавшись, вернулся.

– Скажите, что значат эти разговоры о мышьяке?

– А кто вам сказал про мышьяк?

– Мой брат.

– А, да.

– Кто-нибудь давал миссис Серроколд мышьяк? –спросил Стивен.

– Почему вы назвали именно миссис Серроколд?

– Я читал о симптомах отравления мышьяком.Периферический неврит[51], так это, кажется, называется. Оченьпохоже на то, чем она в последнее время страдает. А вчера Льюис отобрал у неелекарство. Значит, вот что тут происходит?

– Дело расследуется, – сказал инспектор Каррисамым официальным тоном.

– А сама она знает об этом?

– Мистер Серроколд всячески заботится о том, чтобы невстревожить ее.

– Слово «встревожить» здесь не подходит. МиссисСерроколд ничем нельзя встревожить… Так вот что стоит за убийством КристианаГулбрандсена? Он обнаружил, что ее отравляют? Но как он мог это обнаружить? И скакой стати стали бы ее травить? Какая-то бессмыслица.

– Вас это очень удивляет, не правда ли, мистерРестарик?

– Вот именно. Когда Алекс рассказал мне, я не поверилсвоим ушам.

– Кто, по-вашему, может давать мышьяк миссис Серроколд?

На красивом лице Стивена Рестарика мелькнула улыбка.

– Не тот, кого обычно подозревают. Мужа можетеисключить. Льюис ничего не выигрывает. К тому же он ее обожает. Он сам не свой,когда у нее даже просто заболит мизинчик.

– Тогда кто же? Есть ли у вас какие-нибудь подозрения?

– О да! Я бы даже сказал – уверенность.

– Объяснитесь, пожалуйста.

Стивен покачал головой:

– Просто у меня, так сказать, внутренняя уверенность. Итолько. Доказательств нет. И вы вряд ли согласитесь со мной.

Стивен Рестарик вышел небрежной походкой, а инспектор Карристал рисовать кошек на листе бумаги, лежавшем перед ним.

Он думал о трех вещах. Первое. Что Стивен Рестарик оченьвысокого о себе мнения. Второе. Что Стивен Рестарик и его брат представляютсобой единый фронт. И третье. Что Стивен Рестарик красив, а Уолтер Хадд нет.

И еще о двух вещах задумался инспектор: что понимает Стивенпод «внутренней уверенностью» и мог ли Стивен со своего места за роялем видетьДжину. По всему выходило, что не мог.

В готический полумрак библиотеки Джина внесла экзотическуюяркость. Даже инспектор Карри был на миг ослеплен молодой красавицей, котораяоблокотилась на стол и выжидательно произнесла:

– Ну что?

Взглянув на ее ярко-красную блузку и темно-зеленые брюки,инспектор Карри сухо заметил:

– Я вижу, что вы не надели траур, миссис Хадд.

– У меня его нет, – ответила Джина. – Я знаю,что на такой случай всем полагается иметь маленькое черное платье и надевать кнему жемчуг. Но я ненавижу черное. По-моему, оно уродливо, и носить его должнытолько секретарши, домоправительницы, ну и прочие деловые женщины. К тому жеКристиан Гулбрандсен не был мне родственником. Это пасынок моей бабушки.

– И вы, вероятно, почти его не знали?

– Он приезжал три или четыре раза, когда я быларебенком. Во время войны я уехала в Америку, а сюда вернулась всего полгоданазад.

– Вы вернулись на постоянное жительство? Не простопогостить?

– Я еще не решила, – сказала Джина.

– Вы были вчера вечером в Зале, когда мистерГулбрандсен ушел в свою комнату?

– Да. Он пожелал всем спокойной ночи и ушел. Бабушкаспросила, есть ли у него все ему необходимое, и он сказал, что все есть и чтоДжолли отлично его устроила. Я в точности его слов не помню, но смысл былименно такой. Еще он сказал, что ему надо писать письма.

– А что было после этого?

Джина описала сцену между Льюисом и Эдгаром Лоусоном.Инспектор Карри слышал это уже много раз, но в устах Джины оно приобрелобольшую красочность. Оно стало драмой.

– Револьвер он взял у Уолли. Подумать только! Забралсяв его комнату и стащил. Не ожидала я от Эдгара такой прыти.

– Вы встревожились, когда они пошли в кабинет и ЭдгарЛоусон запер дверь?

– О нет! – сказала Джина, широко раскрыв своиогромные карие глаза. – Мне это понравилось. Настоящий театр! Все, чтоделает Эдгар, всегда нелепо. Его нельзя ни на минуту принимать всерьез.

– Однако он стрелял.

– Да. Мы сперва подумали, что он застрелил Льюиса.

– И это вам тоже понравилось? – не удержалсяинспектор.

– О нет! Я пришла в ужас. И все пришли в ужас, кромебабушки. Она и бровью не повела.

– Это весьма странно.

– Нет. Такая уж она у нас. Не от мира сего. Не верит,что может случиться что-то плохое. Она просто прелесть.

– Кто находился в Зале во время этой сцены?

– Все. Конечно, кроме дяди Кристиана.

– Положим, не все, миссис Хадд. Кто-то входил ивыходил.

– Разве? – неуверенно спросила Джина.

– Ваш муж, например, выходил что-то там починить…

– Ах да. Уолли может починить что угодно.

– Во время его отсутствия раздался выстрел. Но все выподумали, что стреляют в парке.

– Не помню… Нет, вспомнила. Стреляли сразу после того,как свет опять зажегся, а Уолли вернулся.

– Кто-нибудь еще выходил из Зала?

– Кажется, нет. Впрочем, не помню.