– Ну что ж, – сказал он, – многое мы ужеотсеяли.

Сержант Лейк согласился с ним:

– Слуг можно исключить, – сказал он. – Всеони в это время были на месте. Те, кто здесь живет. А приходящие уже ушлидомой.

Карри кивнул. Он был очень утомлен.

Он уже опросил физиотерапевтов, педагогов и тех, кого просебя называл «молодыми каторжниками» и кому в тот вечер выпала очередь обедатьв семье Серроколда. Их показания полностью совпадали. Он мог сбросить их сосчетов. В их среде действовали законы стада, что определяло все их поступки ипривычки. Любителей пооригинальничать среди них не было, и это весьма облегчалоустановление алиби. Доктора Мэйверика, который, как показалось инспектору, былглавным среди персонала Института, он оставил под конец.

– Но сейчас, Лейк, мы побеседуем и с ним.

И в комнату бодро вошел молодой врач – опрятный, подтянутый,с несколько жестким взглядом сквозь стекла пенсне.

Он подтвердил показания своих сотрудников и согласился свыводами инспектора. В непроницаемых стенах нет ни малейшей щели. СмертьКристиана Гулбрандсена не может быть приписана ни одному из «молодыхпациентов», как едва не назвал их Карри – настолько загипнотизировала егомедицинская атмосфера.

– Да, инспектор, все они здесь пациенты, – сказалдоктор Мэйверик, слегка улыбаясь.

Эта снисходительная улыбка не могла не вызвать у инспекторанекоторого раздражения.

Он спросил со всей профессиональной строгостью:

– А теперь, доктор Мэйверик, вы можете отчитаться вваших собственных действиях в тот вечер?

– Разумеется. Вот, я все записал и примерно указалвремя.

Доктор Мэйверик, вместе с мистером Лэси и докторомБаумгартеном, покинул Зал в двадцать один пятнадцать. Он и его коллегинаправились в комнату доктора Баумгартена, с тем чтобы обсудить там некоторыеметоды лечения, пока не пришла мисс Беллевер просить доктора Мэйверика скореевернуться в Зал. Это было примерно в половине десятого. Он поспешил туда изастал Эдгара Лоусона в совершенной депрессии.

Инспектор Карри слегка повел рукой.

– Одну минуту, доктор Мэйверик. Этот молодой человекдействительно психически нездоров?

Доктор Мэйверик снова снисходительно улыбнулся.

– Мы все психически нездоровы, инспектор.

Дурацкий ответ, подумал инспектор. Доктор Мэйверик пусть осебе думает что угодно, но про себя-то инспектор знал, что он абсолютнопсихически здоров.

– Но его можно считать дееспособным? – спросилинспектор. – Он сознает, что делает?

– Отлично сознает.

– Значит, он хотел совершить преднамеренное убийство,когда стрелял в мистера Серроколда.

– О нет, инспектор! Ничего подобного.

– Послушайте, доктор Мэйверик! Я видел в стене дваотверстия от пуль. Они прошли в опасной близости от головы мистера Серроколда.

– Возможно. Но у Лоусона не было намерения убитьмистера Серроколда или хотя бы ранить его. Он очень любит мистера Серроколда.

– Весьма странный способ выражать любовь.

Доктор Мэйверик снова улыбнулся. Эту улыбку инспектор Каррипереносил уже с трудом.

– Все, что мы делаем, мы делаем намеренно. Ну например:вы не можете вспомнить чье-то имя или лицо. Почему? Да потому, что выбессознательно хотите его забыть.

Взгляд инспектора выразил недоверие.

– Даже если мы просто оговариваемся, в этой оговоркетаится глубокий смысл. Эдгар Лоусон стоял всего в нескольких футах от мистераСерроколда. Он легко мог убить его наповал. И, однако, промахнулся. Почему жеон промахнулся? Да потому, что хотел промахнуться. Вот и все. МистеруСерроколду не грозила ни малейшая опасность, и сам мистер Серроколд ясно этосознавал. Он понял жест Эдгара именно так, как его и надо было понимать. Какжест протеста и вызова миру, который отказал ему в главном, что нужноребенку, – в любви и защищенности.

– Я хотел бы видеть этого молодого человека.

– Конечно, если желаете. Вчерашняя вспышка очистила егоразум и успокоила душу. Сегодня ему гораздо лучше. Мистер Серроколд будет оченьдоволен.

Инспектор Карри внимательно посмотрел на доктора Мэйверика,однако тот был абсолютно серьезен.

Инспектор вздохнул.

– Есть ли у вас мышьяк? – спросил он.

– Мышьяк? – Вопрос был для доктора Мэйвериканеожиданным. – Любопытно узнать, почему именно мышьяк?

– Прошу вас отвечать на вопрос.

– Нет, мышьяка ни в каком виде у меня нет.

– А лекарства есть?

– Конечно. Успокаивающие. Морфий, барбитураты. Обычныйнабор.

– Вы лечите миссис Серроколд?

– Нет. Их семейный врач – доктор Гантер изМаркет-Кимбла. У меня, разумеется, тоже есть диплом врача, но я практикуюисключительно как психиатр.

– Так-так. Что ж, благодарю вас, доктор Мэйверик.

Когда доктор Мэйверик вышел, инспектор Карри сказал сержантуЛейку, что психиатры действуют ему на нервы.

– Перейдем к членам семейства, – сказал он. –И начнем с этого американца, Уолтера Хадда.

Уолтер Хадд вел себя осторожно. Он словно присматривался кполицейскому инспектору. Но отвечать не отказывался.

– Электропроводка в Стоунигейтсе в плохом состоянии.Вся система очень устарела. В Штатах такого не допустили бы.

– Кажется, электричество провели еще при покойноммистере Гулбрандсене-старшем, когда оно было в новинку, – сказал инспекторКарри, слегка улыбаясь.

– Вот именно! Добрая старая феодальная Англия. И с техпор здесь ничего не меняли.

На этот раз выбило пробки и погасли почти все лампочки вЗале. Он, Уолтер, пошел заменить пробки. Поменял и вернулся.

– Сколько времени вы отсутствовали?

– Точно сказать не могу. Пробки находятся в неудобномместе. Мне понадобились лесенка и свеча. В общем, это заняло минутдесять-пятнадцать.

– Вы слышали выстрел?

– Нет, я ничего не слышал. На кухонную половину ведутдвойные двери, а одна из них обита чем-то вроде войлока.

– Понимаю. А когда вы вернулись в Зал, что вы увидели?

– Все там столпились у двери, которая ведет в кабинетмистера Серроколда. Миссис Стрэт сказала, что мистер Серроколд убит, нооказалось, что он цел и невредим. Этот болван Лоусон промахнулся.