Далинар закричал на паршенди, и весь их строй сначала дрогнул, потом рассыпался. Алети бросились вперед с радостными воплями. Князь присоединился к своим людям, возглавив погоню за боевыми парами паршенди, пытавшимися сбежать на север или юг к крупным­ отрядам, что еще держались там.

Он настиг одну пару. Один из паршенди повернулся, занося молот, но Далинар сразил его, не замедляя шага. Схватив второго, одним движением руки швырнул его оземь. Ухмыляясь и возвышаясь над врагом, точно гора, занес над головой осколочный клинок.

Паршенди неловко перекатился на спину, прижимая к себе руку, несомненно сломанную при падении. Он с ужасом глядел на Далинара снизу вверх, и вокруг него появились спрены страха.

Он был всего лишь мальчишкой.

Далинар застыл, держа клинок над головой в напряженных руках. Эти глаза... это лицо... Паршенди, может, и не были людьми, но их черты — и выражения — не отличались от человеческих. За вычетом кожи в мраморных разводах и вырастающих из тела броневых пластин, мальчишка мог оказаться одним из конюхов в конюшнях Далинара. Что он видел над собой? Безликого монстра в глухом дос­пехе? Кто такой этот юнец? В день убийства Гавилара он точно был всего лишь ребенком...

Великий князь отпрянул, споткнувшись, и его Азарт испарился. Проходивший мимо кобальтовый гвардеец небрежно вонзил меч в шею юного паршенди. Далинар вскинул руку, но все произошло слиш­ком быстро. Солдат даже не заметил жеста великого князя.

Князь опустил руку. Его люди спешили, настигая убегающих пар­шенди. В большинстве своем те еще сражались, сопротивляясь Садеасу с одной стороны и Далинару — с другой. Восточный край плато был совсем недалеко, справа от Далинара, — он прошел сквозь армию паршенди, словно копье, рассекая ее по центру на северную и южную часть.

Вокруг лежали мертвецы. Многие упали лицом вниз, пронзенные со спины копьями или стрелами солдат Далинара. Некоторые паршенди были при смерти. Они еле слышно тянули или шептали странный, навязчивый мотив. Тот самый, что всегда пели перед смертью.

Эти шепчущие песни звучали точно проклятия на Марше душ. Далинар всегда считал песню смерти самой красивой из всех, что можно было услышать от паршенди. Она как будто звучала громче криков, звона и прочих звуков битвы, что шла рядом. Как обычно, песня каждого паршенди сливалась в безупречной гармонии с пес­нями товарищей. Как будто они все слышали некую мелодию и подпе­вали ей, шевеля покрытыми кровавой пеной губами и хрипло дыша.

«Заповеди, — подумал Далинар, поворачиваясь к своим сражаю­щимся людям. — Никогда не проси своих людей совершить жертву, которую не совершил бы сам. Никогда не вынуждай их сражаться там, где отказался бы сражаться сам. Никогда не проси кого-то совершить поступок, который запятнал бы твои руки».

Ему стало плохо. В этом не было красоты. В этом не было славы. В этом не было силы, мощи или жизни. Это было омерзительно, отвратительно и жутко.

«Но они убили Гавилара!» — подумал он, подыскивая способ преодолеть внезапную тошноту.

«Объедини их...»

Рошар когда-то был единым. Включало ли это единство пар­шенди?

«Ты не знаешь, можно ли доверять видениям, — сказал он себе. Кобальтовая гвардия строилась позади. — Их могла наслать Ноче­хранительница или Приносящие пустоту. Или нечто совершенно иное».

В тот момент возражения казались слабыми. Что от него требовали видения? Принести в Алеткар мир, объединить его народ, действовать справедливо и честно. Разве нельзя было судить лишь по этим целям?

Он положил осколочный клинок на плечо и мрачно прошел среди павших к северной части поля боя, где паршенди были заперты между его войском и отрядами Садеаса. Тошнота усиливалась.

Да что с ним такое?..

— Отец! — отчаянно закричал Адолин.

Далинар повернулся — сын бежал к нему. Доспех юноши был заляпан кровью паршенди, но клинок, как обычно, блистал.

— Что нам делать? — спросил Адолин, задыхаясь.

— С чем? — не понял Далинар.

Сын повернулся, указывая на запад — на плато к югу от того, с которого армия начала штурм больше часа назад. Там, перепрыгивая через широкую расщелину, приближалась огромная вторая армия паршенди.

Далинар резко поднял забрало, и его вспотевшее лицо обдало свежим воздухом. Он шагнул вперед. Он предусмотрел такую вероятность, но кто-нибудь должен был подать сигнал тревоги. Где же разведчики? Что за...

Его продрал мороз.

Дрожа, князь принялся карабкаться на вершину одного из внуши­тельных и гладких скальных уступов, коих на Башне было великое множество.

— Отец? — крикнул побежавший следом Адолин.

Далинар все взбирался к вершине, бросив осколочный клинок. Достигнув ее, встал и устремил взгляд на север, поверх своего войска и паршенди. На север, к Садеасу. Адолин влез за ним, и его рука в латной перчатке стукнулась о забрало.

— О нет... — прошептал он.

Армия Садеаса отступала вдоль края ущелья к северному плато. Половина уже перешла на другую сторону. Восемь мостовых расчетов, которые великий князь одолжил Далинару, ушли.

Садеас бросил Далинара и его войско, оставил их окруженными с трех сторон силами паршенди на Расколотых равнинах.

И забрал с собой все мосты.

«Этот хорал, это пение, эти хриплые голоса».

Кактач, 1173, 16 секунд до смерти. Горшечник средних лет. По сооб­щениям, видел странные сны во время Великих бурь на протяжении последних двух лет.

Каладин устало снял бинты с раны Шрама, чтобы проверить шов и сменить повязку. Стрела ударилась в правую сторону лодыжки, отразилась от выпуклости малоберцовой кости и, уйдя вниз, вспо­рола мышцы стопы.

— Тебе очень повезло, — сказал Каладин, накладывая новую повязку. — Ты снова сможешь ходить, если не попытаешься это делать до того, как рана заживет. Кто-нибудь из наших отнесет тебя обратно в лагерь.

Позади них продолжалась битва с ее воплями, грохотом, волнообразным движением. Бой теперь шел далеко, на восточной стороне плато. Лопен попытался напоить Тефта, но пожилой мостовик с мрачным видом отобрал мех здоровой рукой.

— Я не инвалид, — проворчал он.

Тефт уже преодолел дурноту, хотя все еще был слаб.

Каладин выпрямился, чувствуя усталость. Когда буресвет заканчивался, он оказывался совершенно измотан. Это ощущение вскоре должно было пройти; миновало уже больше часа с начала штурма. В кошеле у него оставалось еще несколько заряженных сфер; стоило больших усилий сдержаться и не впитать их свет тотчас же.