без «поддержки» супруги, и получалось у короля не очень. Элу говорил много и не по делу, фразы были бессвязные, и самое главное, что волновало сейчас короля: его племянник очень напоминал Эола в юности.

«Видимо, — решил для себя Саэрос, — это плохо».

— Вольвион должен быть изолирован от моего королевства! — заявил вдруг Тингол.

— Хочешь изгнать его, мой король? — Саэросу, конечно, нравилась эта идея, но с точки зрения стратегии подобное решение выглядело весьма спорно.

— Нет! — владыка посмотрел на советника, как на сумасшедшего. — Пока поживёт в Дориате, но при первой же возможности будет…

— Выслан.

— Да. Саэрос, и этим займёшься ты. Мне нужно обоснование решения высылки племянника.

— А что насчёт армии? Насчёт поддержки Нолдор в войне с их Чёрным Врагом.

— Твоё предложение было верным. Так и поступи.

Саэрос кивнул. Король сел за стол, стал что-то перебирать в картах, записях, свитках… Всё так же не говоря советнику, уходить ему или нет.

— Рассказывай очень подробно, — подал, наконец, голос Тингол, — что было во время вашей поездки. Каждую мелочь. Абсолютно всё, ничего не упуская.

Саэрос снова кивнул и начал докладывать, по-прежнему стоя между дверью и длинным столом для переговоров.

Примечание к части Тангородрим (жесть)

Постепенно "сочиняется" песня гр."Чёрный кузнец" "Пепел". Надо думать о будущем

— Можете считать меня безумцем, глупцом, предателем… Кем хотите! Но сидеть здесь и ждать я не собираюсь! Мой отец и брат погибли в этой войне, мой король был жестоко убит врагом! Ненависть поведёт меня и жажда мщения! Я услышал ваши слова. Они разумны и правильны, но не для меня! Я не могу иначе. Прощайте. Если вернусь, со мной будет войско для продолжения войны!

Посмотрев вслед уходящему в лес Линдиро, сопровождаемому тремя собратьями, Туркафинвэ, опираясь на костыль, скривился.

— Что непонятного я сказал? — обратился беловолосый Феаноринг к Куруфинвэ-младшему. — Он всерьёз полагает, что среди Авари остались взрослые мужчины? Или собирается сам повлиять на численность мужского населения Средиземья? Глупец!

— Успокойся, Тьелко, — очень тихо сказал Канафинвэ, возникший мрачной бордово-чёрной тенью. — Нам надо выстроить городскую стену, как можно скорее. Вспомни проект Форменоссэ. Ты же…

Менестрель-наместник осёкся, отводя глаза. Было видно, что Макалаурэ снова на грани полного отчаяния, держится из последних сил, но абсолютно всё напоминает о неисполненной Клятве и брате, оставшемся в руках врага. Да, конечно, Моргот убил его… А если нет?!

— Да, я строил крепость вместе с Майтимо, — испытующе посмотрел на Макалаурэ Туркафинвэ. — Как и Амбаруссар. У них спрашивай, Малявка лучше знает, где какие башни должны быть. Пойдём, Курво, поговорить надо.

На краткий миг Канафинвэ и Куруфинвэ-младший встретились глазами. Боль и неуверенность бессильно столкнулись в бессмысленных молчаливых обвинениях, и сразу разошлись, ведомые судьбой.

Посмотрев на малочисленные шатры и палатки — жалкие недобитки великого воинства, Макалаурэ взял арфу и пошёл на берег реки, подальше от всех.

— Из меня не получится правитель, — с трудом сдерживал слёзы менестрель, не в силах избавиться от душевных терзаний. — Я не могу думать о будущем, о делах, не могу твёрдо командовать, понимая, что кто-то из-за меня страдает…

Заставив магией арфу играть, Макалаурэ взял два свитка. На обоих были написанные Майтимо строки: на одном стихи, на втором…

«Руссандол мёртв! И с этим ничего поделать нельзя!»

Лучшее самооправдание! Браво, Тьелко!

Наместник убрал в сумку свитки и обнял арфу, словно девушку.

— И мир вокруг исчез в последний миг…

В цепи простых событий.

Застынет лёд в сердцах разбитых,

И только ночь услышит крик мой…

Горький, как пепел…

На призрачном пути.

Рука хватает воздух,

И рвать судьбу на части поздно…

Музыка играла очень тихо, мрачно. Но почему-то стало легче. Макалаурэ встал и, отдышавшись, пошёл обратно к своему народу, какой бы ни была его численность… Надо строить город.

***

Ледяной ветер чудовищной силы ударил в лицо, вышибая дыхание, заставляя содрогаться от пронизывающего холода. Измученное голодом и жаждой тело, терзаемое болью, пробрала дрожь, и даже тёплая скала за спиной не облегчала муки.

От кисти до локтя, плеча, лопатки и, позже, по всей спине натянулись мышцы и связки, казалось, вот-вот порвутся, и больнее уже быть не может… Но когда поочередно под тяжестью тела стали вывихиваться суставы руки, а потом и позвоночник, померкло всё пережитое прежде. Любое, самое незначительное движение теперь сопровождалось ощущением пронизывающих плоть копий, и Майтимо, понимая, что жив исключительно «благодаря» чарам Моргота, всё ещё пытаясь произносить слова Клятвы, чтобы не радовать врага стонами, мечтал только о смерти, хоть и понимал — сбыться этому не суждено. И даже бессмысленно умолять Эру о заточении феа в бездне, ведь… Именем Создателя клялся старший сын Феанаро Куруфинвэ вечно преследовать того, кто похитил Сильмарили… Придётся жить, пока Моргот существует в Арде.

Дышать становилось тяжелее, словно что-то давило на грудь изнутри, ноги начало сводить, но, сколько бы ни проходило времени, правая кисть не немела, и пальцы не теряли подвижности, окончательно лишая измученного пленника надежды на избавление: рука не отомрёт и не оторвётся.

Нет! Не кричать! Не стонать… Насколько хватит сил…

…Клянусь… вечно преследовать… огнём и мечом… своим гневом… любого, будь то Вала… Майя… эльф… или иное творение Эру…

Удар, нанесённый ветром, оказался сокрушительным для воли: тело качнулось, чудовищная боль скрутила искалеченные суставы, и из пересохшего горла вырвался хриплый вой.

***

Корона лежала на высокой изящной подставке рядом с величественным в своей мрачной красоте троном.

— Ты уже тоскуешь по телу из плоти и крови, Феанаро? — ухмыльнулся Мелькор, смотря на Сильмарили, в которых пульсировал свет, словно повторяя биение сердца. — Арда материальна, здесь тяжело существовать рассеянной энергии, правда ведь? Теперь ты это прочувствовал в полной мере. Что бы ты отдал за возможность снова обрести живое тело? А за существование рядом с твоими любимыми детьми? Или за то, что я бы не стал мешать твоим собратьям спасать твоего сына, украшающего мою крепость, если