Я не слишком хорошо знаю улицы Нового Вайрона, но я объяснил ему дорогу, в меру своих возможностей; он кивнул, как будто понял:

— У тебя есть волшебная птица?

Я засмеялся и попытался объяснить, что у меня есть любимая птица, а не волшебная. По правде говоря, у меня не хватило духу сказать малышу, что волшебных птиц нет.

— Где она?

— Я послал Орева к моей жене, чтобы сообщить ей, что наш сын Копыто возвращается к ней, и что все мы — наш сын Шкура и его невеста, а также наша дочь и я — скоро вернемся к ней.

Перец улыбнулась при мысли о предстоящей свадьбе:

— Кабачок женился бы на мне после смерти жены, но я ему не позволила.

Я сказал, что мне очень жаль это слышать.

— Давай, Ласка. Иди и попроси джентльмена прийти, как мы тебе сказали; этот разговор тебя не касается. Мы бы дрались, как старая собака и старая кошка, патера. Я никогда не жалела, что сказала «нет».

— Я не авгур. Я понимаю, что вы решили так из-за сутаны, но я не авгур.

— Вы сказали, что у вас есть жена.

— Да, есть. Однако и у авгуров бывают жены, иногда.

— Как у патеры Шелка. Я слышала об этом еще до того, как мы уехали.

Вошла рабыня, пошатываясь под тяжестью подноса, нагруженного чаем и вином, чашками, блюдцами и бокалами, а также таким количеством маленьких сэндвичей и пирожных, что можно было бы накормить палестру. Я выпил чаю (и в угоду Перец стакан вина) и съел сэндвич, который был превосходен.

Какое-то время мы говорили о Вайроне. Я рассказал ей о разрушениях в четверти Солнечной улицы, которую, как она предполагала, уже давно отстроили заново.

— Не думаю, что я пришла бы сюда, патера, если бы не это. У меня была прекрасная квартира — целый верхний этаж в очень хорошем доме, — и я оплатила аренду на полгода вперед. Только она сгорела, и я подумала: «Он уходит, я потеряла все, и если я не пойду с ним, то потеряю и его тоже». И я пошла.

Она повертела в руках карты, которые достала из шкафа, потом положила их на стол; они явно напомнили ей о Вайроне и о комнатах, которые она там потеряла:

— Почему люди такие подлые?

— Потому что они отделились от Внешнего. — Я не думал об этом раньше в таких выражениях и сказал это, не задумываясь; но как только договорил, понял, что сказал правду.

— А это кто? — спросила она.

— Бог. — Я вдруг испугался, что скажу слишком много, надавлю слишком сильно или слишком далеко.

— Просто бог? — Она взяла еще один сэндвич.

— Вам этого мало, Перец? Одного божества?

— Ну, их много, и иногда кажется, что они такие же подлые, как и мы.

— Потому что они тоже отделились от него. Да и богов на самом деле не так уж много и даже не два. В той мере, в какой они вообще боги — что в большинстве случаев не так, — они и есть он.

— Я не понимаю. — Она казалась искренне озадаченной.

— У вас есть трость для хождения. Предположим, что она может идти сама по себе, и что она решила уйти от вас.

Она рассмеялась, и я понял, что привлекло к ней внимание Кабачка много лет назад; она смеялась не для того, чтобы произвести впечатление, как это почти всегда делают женщины, а как ребенок или мужчина.

— Видите ли, — сказал я, — если бы Внешний сделал трость, то это была бы настолько хорошая трость, что она могла бы ходить. — Я поднял посох, который вырезал для меня Кугино. — Но если бы она предпочла уйти от него, вместо того чтобы подойти к нему, когда он ее позовет, то это была бы уже не трость для хождения, а ходячая палка. И когда кто-нибудь, присматривая за костром, увидел бы, как она проходит мимо, он сломал бы ее и бросил на угли.

Она изучающе смотрела на меня, жуя свой сэндвич, и я добавил:

— Я сам уходил от него много раз; он всегда приходил за мной, и я надеюсь, что всегда будет приходить.

— Она будет тростью только тогда, когда я хожу с ней. — Она подняла свою толстую черную палку. — Именно это вы и имеете в виду, не так ли?

— Именно.

Стряхнув крошки с рук, она взяла карты и бросила их мне на колени:

— Это для вас.

— Они мне не нужны, как я уже говорил.

— Может быть, понадобятся. — Ее правая ладонь почесала левую, жест, который я не понял (и не понимаю).

— Не лучше ли подождать, пока вы не удостоверитесь, что я тот, за кого себя выдаю?

— Рог, человек, которого Кабачок послал за Шелком.

— Да. Точно.

Она покачала головой:

— Проверка нужна ради вещей, оставленных вам Кабачком. Это мое, и я хочу, чтобы оно было у вас. Он сказал, зачем ему понадобился Шелк?

— Конечно. Здесь было много беспорядка, много беззакония. Кабачок и некоторые другие пытались создать правительство, но они не могли договориться о кальде, и большинство чувствовало, что, если бы они его выбрали, горожане не приняли бы его. Однако они приняли бы Шелка, и те пятеро, что встречались со мной, тоже согласились принять его.

— Он нам больше не нужен. — Голос Перец был полон горечи. — У нас есть Кречет.

— Раз я не сумел привезти Шелка, значит, все к лучшему.

Она ничего не ответила, глядя на меня поверх своего бокала.

— Вы думаете, что он убил Кабачка, не так ли?

— Я этого не говорила и не скажу.

— Но вы так думаете. — Я заколебался, подбирая слова, которые сделали бы сказанное мною терпимым, если не приемлемым. — Я этого не знаю. Я вернулся сюда всего несколько дней назад.

Она кивнула.

— Давайте предположим, однако, что я знаю — знаю без всяких сомнений, — что Кабачок, который сражался рядом со мной в туннелях и делал все возможное, чтобы помочь мне выполнить поручение, которое он мне дал, был убит, и что его убийца — новый кальде. — Я положил на поднос карты, которые она мне дала. — Даже зная это, я должен был бы подумать о том, что случится с городом, если его лишат власти и будут судить. Опрокинуть гору трудно — я думаю, вы согласитесь с этим. Но легче опрокинуть гору, чем заменить ее.

Когда она не ответила, я сказал:

— Я возвращаю вам ваши карты. С моей стороны было бы неправильно оставить их себе.

Мальчик Ласка вернулся и сообщил, что Теленок не может прийти, но дал ему записку. Перец сломала печать, развернула записку и дважды перечитала ее. Я спросил, могу ли я тоже прочесть ее, поскольку она касается меня.

Она покачала головой, пошла с запиской к шкафу и заперла ее в ящик:

— Здесь написано, что вы тот, за кого я вас принимала, Рог. Только там есть кое-что личное, и я не хочу, чтобы кто-то еще это видел, если только Теленок не скажет, что это можно. Вы надеялись, что Кабачок оставил вам письмо или что-то в этом роде?