Потом Дебрен, не спрашивая согласия, прижал щеку к скале, глянул за спину Курделии, пощупал камень рядом с твердеющей шеей. Пробормотал что-то невразумительное, отправился за водой. Они не разговаривали. Она пила стакан за стаканом, потом, утолив наконец жажду, гордо заявила:

– Я стала графиней, в частности, для того, чтобы первый встречный поганец не дразнил меня карлицей.

– А не по любви? – Камнерез скривил губы в неприятной улыбке. – Бедный граф Крутц.

– Лучше… – Дебрен замялся, пытаясь найти подходящий предлог, – проверь, что там с Зехением.

– Ты только что оттуда вернулся. Жаль, попутно русалку не прихватил.

– Русалку? – Курделия нахмурила брови. – Надо думать, не…

– Нет, – успокоил ее Дебрен. – Мы не браконьеры, если это, конечно, подпадает под определение браконьерства. Мы – о статуе. Я же говорил: Вильбанд – скульптор. Художник.

– Брусчатку художественно укладывает? -съязвила она.

– Случалось, – опередил чародея Вильбанд. – Одним талантом не проживешь. Мир полон глупцов, измеряющих его локтями и… пальцами. – Ведьма, кажется, немного потемнела под слоем каменной пыли. – И не надо больше о резьбе. Вы живая, госпожа, а значит, и задание пошло коту под хвост.

– Он получил задание вытесать тебе саркофаг, – пояснил Дебрен, не сомневаясь в том, что графиня тут же скажет Вильбанду что-то такое, после чего тот примется упаковывать инструменты, принуждая его, Дебрена, выбирать. А выбирать он не хотел. В обоих еще кипела кровь после борьбы, они еще не могли рассуждать здраво, но он уже понемногу приходил в норму. И все лучше понимал, что проблемы отнюдь не кончились. По-настоящему-то они только еще начинались.

– И вы думаете, я в это поверю? – усмехнулась Курделия.

– Мне казалось, – с легким укором проговорил магун, – это уже пройденный этап.

– Что? Недоверие? – Она рассмеялась, теперь уже во весь голос. – После жатвы мне стукнет тридцать, Дебрен. Может, я ростом и не вышла, но глупой соплячкой меня не назовешь.

– Мы могли тебя убить, госпожа, – напомнил он.

– Как и я вас. – Она по-прежнему усмехалась. – И что из этого следует? Что все мы жуть какие благородные? А может, просто дальновидные? Может, Вильбанду не нравится труп графини со следами молота на лбу? А тебе – тело, излучающее боевую магию в смертельной дозе? Этот замок все еще чего-то стоит, да и каменоломня…

– Каменоломня?

– Что? Удебольд забыл сказать? Я была настолько глупа, что предоставила ему должность управляющего. Но каменоломня по-прежнему принадлежит мне. В сумме этого вполне достаточно, чтобы власти заинтересовались обстоятельствами смерти. Бургомистр Кольбанца уже однажды пытался прибрать имущество к рукам. Могу поспорить, что и Удебольд охотно вырвет его у меня под любым предлогом.

– Погоди… Ты полагаешь, что мы хотим тебя…

– Не оскорбляй меня, Дебрен. Голова у меня размером не вышла, как и все остальное, но я далеко не дура. Конечно, полагаю. Вернее, подозреваю. Ты только глянь на него! – Она указала на Вильбанда пальцем с овальным, красиво обгрызенным ногтем. Лишь теперь Дебрен заметил, что на руках у нее нет украшений. – Лапы у него, ничего не скажу, как у борца, но ног почти нет. И что делает этот несчастный калека? Резво взбирается в своей тележке на самую высокую в округе гору. Чтобы вытесать саркофаг живой бабе, к тому же неплатежеспособной. Кто в это поверит?

– Удебольд должен был… – Дебрен не договорил. Что-то заставило его задуматься. А потом уже поздно было продолжать и делать вид, будто все в идеальном порядке. Он не подозревал Вильбанда, не хотел его подозревать, но…

– Ты камнерез, – воспользовалась моментом Курделия. – Из Кольбанца? И запросто принял заказ у моего кузена? Без задатка, на слово? – Она гневно фыркнула. – Идиоткой меня считаете?

Дебрен хотел было возразить, но не успел.

– Нет, – спокойно сказал Вильбанд, потом протянул руку за спину, к сильно покореженному ящику для инструментов, открыл какую-то крышку, вытащил сложенный вчетверо пергамент со свисающей на тесемке печатью. – Вы правы, госпожа Допшпик. А точнее – девица Римель. – Курделия метнула на него злобный взгляд. – Потому что это больше касается Римелей, а не вас, дворянки.

– О чем ты? – осторожно спросила она.

– Прошло много лет, но в конце концов я получил приговор суда. Не помните? – По растерянному взгляду женщины было прекрасно видно, что она не помнит. – Синий гранит, три локтя на два с половиной, на семь. Из того ущелья, за озером.

– Из Растреска? – Ее мысли несколько мгновений были далеко отсюда. И, пожалуй, в очень далеком времени. Дебрен видывал подобный туман, застилающий глаза стариков, вспоминающих годы юности. Только у них туман излучал хоть и тоскливый, но спокойный свет. Ее глаза помрачнели.

– Тогда его так никто не называл. Ну, разве что между собой. Но при клиентах никогда… Отец ни за что бы… Он был осторожен: уходя утром на работу, обязательно осматривал черенок молота, не треснутый ли. А тут камень для важного памятника, мало того что большой, так еще дорогой, как…

– Ты… это был твой?.. – Она, кажется, побледнела.

– Да, был. Был. Пока вы его со своим папашей не споили и не убедили беднягу, что блок в идеальном порядке, трижды обстуканный и один раз магией просвеченный. Погруженный известной девицей Курделией, которая одна на своих плечах полкаменоломни держит, у старого папочки тяготы с горба снимает и гордо тянет воз семейных традиций. – Вильбанд сплюнул под колесо тележки. – В те времена ее хорошо знали. Первая ведьма, распоряжающаяся каменоломней. Герой-девка соревновалась с подъемником и двенадцать человек обслуги победила, хоть у нее под конец состязания кровь из носа пошла. О вас в Кольбанце слухи ходили. Некоторые и не очень ладные, но мой отец, возможно, потому, что у самого дочери не было, всегда вас защищал. "Работящая девушка, – поговаривал, – а то, что малость строго к рабочим относится, так оно и хорошо. Потому что мягкую бы они не уважали, а в каменоломне неуважение к человеку запросто позволяет переложить на его плечи вину за чью-нибудь смерть или увечье. Ну и родителям помогает, а это первая обязанность ребенка". – Вильбанд ненадолго замолчал. Дебрен заметил, что оба стараются избегать друг друга взглядом. – Вы будете смеяться, но когда я слушал этот треп… Парни над вами посмеивались, мол, такая кроха, да и надо мной, что я, дескать, молот с трудом подымаю… по правде-то говоря, я тогда худющий был, слабый… Но у вас сила была, вы колдовали, а я… Медленно работал, верно, медленно, но если уж что-то изготовлю, то старые мастера сходились, чтобы поглядеть. Ну и так как-то… ну, я думал. О вас. Что мы вроде бы немного похожи. И что хорошо было бы познакомиться с ведьмой, которая камни одной мыслью подымает. Я тогда чуть было с отцом за тем гранитом не поехал. Но храбрости не хватило.

Она пыталась что-то сказать, но не нашла слов.

– Мы даже еще выдалбливать не начали, – продолжал Вильбанд. – Только еще блок передвигали… Ну, отца на месте, только крикнуть успел, а мне обе ноги… Мать меня год отхаживала. Когда я первый раз на улицу выезжал, – он со странной усмешкой погладил тележку, – сказала, что она мной гордится. А когда вернулся, она уже не дышала. Сердце боли не вынесло.