– Господи Исусе!

Бовуар покачал головой и хлопнул ладонями, убивая мошку. Краем глаза он заметил агента Лакост, которая надела резиновые перчатки и склонилась над трупом.

Начиналось новое расследование.

В течение следующих нескольких минут приехали еще пикапы, привезли новых членов команды, и криминалисты принялись за работу. Арман Гамаш внимательно наблюдал за происходящим, за Бовуаром, который руководил действиями агентов.

– Ну и что вы думаете, шеф? – Лакост сняла резиновые перчатки и встала рядом с ним под зонтом. – Она была убита?

Гамаш отрицательно покачал головой. Он пребывал в недоумении. В этот момент появилась молодая женщина-полицейский, которой он приказал находиться в Большом зале, когда туда пришли Морроу. Она явно пребывала в возбуждении.

– Хорошие новости, сэр, – сказала она. – Я подумала, что должна как можно скорее сообщить вам. Кажется, у нас появился подозреваемый.

– Молодец. И кто же это?

– Поначалу семья вела себя тихо, но вскоре двое из них начали шептаться. Не тот, что художник, а другой брат и сестра. Они, кажется, абсолютно уверены, что если это было убийство, то убить ее могли только два человека.

– Да? – вмешался Бовуар.

Может быть, они вернутся к благам цивилизации скорее, чем он думал.

– Oui. – Она посмотрела в свой блокнот. – Бакалейщик и его жена-уборщица. Их зовут Арман и Рейн-Мари. Фамилию я не разобрала. Они тоже снимают номер в гостинице.

Бовуар ухмыльнулся, а Лакост поспешила отвернуться.

– Мои подозрения подтвердились, – сказал Бовуар Гамашу. – Вы сдадитесь без сопротивления?

– Мне будет вас не хватать, – подхватила агент Лакост.

Гамаш слегка улыбнулся и отрицательно покачал головой.

Семь сумасшедших Морроу.

Нет, шесть.

– Питер, – прошептала Клара.

Она наблюдала за тем, как он взял фирменный бланк «Усадьбы» и карандаш, склонил седую голову и забылся, проводя прямые на разлинованных страницах блокнота. Это действие зачаровывало и утешало так же, как утешает третья порция мартини. Ощущение было приятное, но только потому, что это притупляло чувства. Даже Клара чувствовала себя вовлеченной. Что угодно, лишь бы ускользнуть из этой комнаты, наполненной безмолвной и торжественной скорбью.

По другую сторону Большого зала склонилась и седая голова Томаса. Над клавишами пианино. Зазвучали медленные, неуверенные ноты, но через несколько секунд Клара узнала музыку. На сей раз это был не Бах. Бетховен. «Für Elise».[46]Мелодия была подвижная, живая. И относительно легкая для исполнения. Клара и сама смогла бы сыграть несколько первых тактов.

Но Томас Морроу играл это как погребальную песнь. Он отыскивал каждую ноту так, словно мелодия пряталась. Она наполняла скорбную комнату такой болью, что у Клары стали слезиться глаза. Их жгло от усилий, которые прилагала Клара, чтобы скрыть слезы, но это было уже невозможно.

Сандра оплакивала песочное печенье, поглощая одну штуку за другой, а Мариана сидела рядом со своим чадом, читающим книгу, и обнимала его за плечи. Теперь они молчали, хотя несколькими минутами ранее Томас, Сандра и Мариана сидели тесным кружком и перешептывались. Подошла Клара со словами соболезнования, но они ответили молчанием и подозрительными взглядами. Поэтому она отошла от них.

Не каждый годится для плавания, подумала она. Корабль «Морроу» явно шел на дно. Это видела даже Клара. Это был пароход в эпоху реактивных самолетов. Они представляли собой старые деньги во времена меритократии.[47]Звучали сигналы тревоги. Но даже Питер, ее прекрасный, умный муж, цеплялся за эти обломки.

Кларе было известно нечто такое, о чем не знали Морроу. Пока не знали. Они в это утро потеряли больше, чем сестру и дочь. Полиция стояла у дверей, и Морроу были накануне прощания с теми остатками заблуждений, что еще оставались у них и поддерживали их на плаву. После этого они станут такими же, как и все остальные.

Мать Питера недвижно сидела выпрямившись на диване. Смотрела перед собой.

Сказать ей что-нибудь? Сделать? Клара ломала голову, размышляя над этим. Нет, наверняка можно как-то утешить эту старую женщину, которая только что потеряла дочь.

Но как? Как?

Открылась дверь, и появился Арман Гамаш. Музыка прекратилась, и даже Питер поднял глаза. Следом за Гамашем шли инспектор Бовуар, агент Лакост и молодой квебекский полицейский.

– Ах ты, ублюдок! – Томас вскочил так резко, что опрокинул табурет, и двинулся на Гамаша.

– Томас! – одернула его мать.

Он остановился. Миссис Финни поднялась и сделала несколько шагов к центру комнаты.

– Вы арестовали этого человека? – спросила она у Бовуара, кивая на Гамаша.

– Я бы хотел представить вам старшего инспектора Гамаша, главу отдела по расследованию убийств Квебекской полиции, – сказал Бовуар.

Морроу, исключая Питера и Клару, уставились на входную дверь, полагая, что сейчас в ней появится этот большой полицейский начальник. Потом они мучительно медленно перевели взгляд на крупного человека, стоящего перед ними. На бакалейщика.

– Это он? – спросила Мариана.

– Это что, шутка? – С каждым словом Сандры из ее рта на ковер вылетали крошки печенья.

– Bonjour. – Гамаш торжественно поклонился. – К вашему сожалению, он имел в виду меня.

– Так вы полицейский? – спросил Томас, который никак не мог осознать, что подозреваемый на его глазах превращается в старшего инспектора. – Почему же вы нам не сказали?

– Я не думал, что это имеет значение. Мы все были здесь гостями. И никем больше. До сегодняшнего утра. – Он повернулся к миссис Финни. – Вы все еще хотите увидеть вашу дочь? Раньше я не мог этого позволить, потому что нам нужно было осмотреть место происшествия. Но должен вас предупредить…

– В этом нет нужды, старший инспектор. Я знаю, что зрелище будет не из приятных. Отведите меня к Джулии.

Она уверенным шагом прошла мимо него к двери, и на Клару произвела впечатление ее способность даже в скорби менять курс: она признала в Гамаше старшего инспектора, пока Томас и Мариана продолжали пялиться на него с подозрением. И она первая из них смирилась с тем, что Джулия и в самом деле мертва. Но не слишком ли быстро она это сделала?

Гамаш смотрел, как миссис Финни идет к двери. Но теперь его было уже не одурачить. Сегодня утром, за мгновение до того, как он сказал ей о Джулии, он видел ее ястребиный взгляд, обшаривавший комнату, когда она высматривала, кто присутствует, а кого нет. Любимый ребенок отныне был потерян. Гамаш видел то, что она пыталась скрыть.