– Ее убили?

Был еще один вопрос, кроме этого. Два вопроса, которые возникли на месте преступления и начали мучить Армана Гамаша, как только он увидел тело Джулии Мартин: отчего упала статуя и убийство ли это?

– Я не знаю.

– Скоро мы выясним. Выезжаю.

Гамаш посмотрел на часы. Без десяти одиннадцать. Бовуар и остальная команда прибудут из Монреаля в половине первого. «Охотничья усадьба» затерялась в лесах к югу от Монреаля, в регионе, известном как Восточные кантоны, вблизи от американской границы. Так близко от границы, что некоторые из гор, видимых в это дождливое утро, находились в штате Вермонт.

– Арман? Кажется, я слышу машину.

«Вероятно, местное отделение Квебекской полиции», – подумал Гамаш, благодарный метрдотелю за помощь.

– Merci.

Он улыбнулся Рейн-Мари и направился к выходу, но она остановила его:

– А что семья?

Она выглядела обеспокоенной, и для этого были основания. Мысль о том, что миссис Финни узнает о смерти дочери от официанта или, еще того хуже, выйдя из дома на прогулку, была невыносима.

– Я проинструктирую полицейских и сразу же вернусь в дом.

– А я пойду посмотрю, все ли с ними в порядке.

Гамаш проводил жену взглядом: она решительным шагом прошла в комнату, наполненную людьми, чья жизнь вскоре должна была измениться навсегда. Она могла бы тихо скрываться в библиотеке, и никто бы и слова укоризненного ей не сказал, но Рейн-Мари Гамаш предпочла сидеть в комнате, которую вскоре захлестнет горе. Не многие сделали бы такой выбор.

Гамаш быстро вышел из дома и представился полицейским, которые очень удивились, увидев знаменитого сыщика здесь, в лесной чаще. Он дал им указания и, пригласив с собой одного из них – молодую женщину, – вернулся в дом, чтобы известить Морроу.

* * *

– Случилось несчастье. У меня для вас плохие новости.

Арман Гамаш знал, что долгие вступления в таких случаях не идут на пользу родственникам.

Но он знал и кое-что еще.

Если это было убийство, то кто-то из присутствующих в комнате почти наверняка его и совершил. Гамаш никогда не позволял этому факту заглушать его сострадание, но и не позволял состраданию ослеплять его. Он говорил и внимательно изучал лица.

– Мадам, – обратился он к миссис Финни, сидевшей в мягком кресле со свежим номером «Монреаль газетт» на коленях.

Она напряглась. Ее глаза заметались по комнате, перебегая с одного лица на другое. Он знал, какие мысли проносятся у нее в голове. Кто присутствует и кого здесь нет.

– Произошел несчастный случай со смертельным исходом.

Он произнес это тихим, отчетливым голосом. У него не было иллюзий насчет того, какой эффект произведут его слова на эту женщину. Слова тяжелые, как камень, и сокрушительные.

– Джулия, – выдохнула она имя.

Ее отсутствующая дочь. Единственная из ее детей, кого не было в комнате.

– Да.

Миссис Финни открыла рот и впилась взглядом в его глаза в поисках выхода, какой-нибудь задней двери, намека на то, что это неправда. Но Гамаш не дрогнул. Его карие глаза смотрели прямо на нее, спокойно и уверенно.

– Что?

Томас Морроу вскочил на ноги. Он не прокричал это слово, а скорее швырнул его через комнату в Гамаша.

«Что». Вскоре кое-кто будет спрашивать «как», и «когда», и «где». И наконец, главный вопрос: «за что».

– Джулия? – спросил Питер Морроу, вставая; Клара взяла его за руку. – Джулия мертва?

– Я должна пойти к ней.

Миссис Финни встала, газета упала на пол и осталась там. Это был эквивалент крика. Мистер Финни с трудом поднялся в полный рост. Он протянул было руку к жене, но передумал.

– Айрин, – сказал он и снова протянул к ней руку, и Гамаш послал ему мысленный сигнал дотянуться, непременно дотянуться.

Но старая иссохшая рука опять не дотянулась – безвольно упала вниз.

– Откуда вы знаете? – спросила Мариана, которая тоже поднялась. – Вы ведь не доктор. Может быть, она жива.

Она двинулась к Гамашу, сжав кулаки, с покрасневшим лицом.

– Мариана! – Голос звучал властно, как и прежде, и женщина остановилась на полпути.

– Но, мама…

– Он говорит правду. – Миссис Финни снова взглянула на этого крупного, уверенного человека. – Что случилось?

– Отчего она умерла? – спросил Питер.

Гамаш видел, что ужас нарастает. Они начинали понимать, что женщина, которой не исполнилось и шестидесяти, явно здоровая, не может умереть просто так, ни с того ни с сего.

– Аневризма? – выпалила Мариана.

– Несчастный случай? – спросил Томас. – Она упала с лестницы?

– Упала статуя, – ответил Гамаш, внимательно глядя на них. – Упала на нее.

Морроу сделали то, что получалось у них лучше всего. Они замолчали.

– Статуя отца? – наконец спросил Томас.

– Мне очень жаль. – Гамаш посмотрел на миссис Финни: вид у нее был неважный, она напоминала чучело. – Полиция сейчас занимается ею. Она не одна.

– Я должна ее увидеть.

– Полиция никого к ней не подпускает. Пока, – сказал он.

– Мне плевать. Меня они пропустят.

Гамаш встал перед ней, поймал ее взгляд.

– Нет, мадам. Боюсь, что сейчас не пустят даже вас.

Она с ненавистью посмотрела на него. Он часто ловил на себе такие взгляды и понимал их. И знал, что дальше будет еще хуже.

Гамаш оставил Морроу наедине с их скорбью и увел с собой Рейн-Мари, но при этом сделал незаметный жест женщине-полицейскому, велев занять место в углу.

* * *

Инспектор Жан Ги Бовуар вышел из машины и взглянул на небо. Оно все было затянуто серыми тучами. Дождь будет идти еще некоторое время. Он посмотрел на свои кожаные туфли. На дизайнерские брюки. На льняную рубашку. Идеально. Чертово убийство на краю света. Под дождем. В грязи. Он шлепнул себя по щеке. Тут еще и насекомые. Он посмотрел на ладонь – капелька крови и раздавленный комар.

Идеально до хрени.

Агент Изабель Лакост раскрыла зонтик, предложила другой Бовуару. Он отказался. Достаточно уже того, что он здесь, не хватает еще и выглядеть как Мэри Поппинс.

Из гостиницы вышел старший инспектор Гамаш и помахал ему. Бовуар помахал в ответ и хлопнул себя по затылку. Гамаш предпочел думать, что Бовуар просто прогонял насекомое. Рядом с Бовуаром под зонтиком шла агент Лакост. Ей еще не исполнилось тридцати, она была замужем и уже успела родить двоих детей. Как и большинство квебекцев, она была темноволосая и невысокая, не обделена хорошим вкусом и уверенностью в себе. На ней были блузка и брюки, одновременно строгие и модные даже при резиновых сапогах.