Нахмурившись, он снова потянулся, даже не пытаясь скрыть эрекцию. Он хотел ее больше, чем какую-либо другую женщину в своей жизни, и ему было наплевать, если она об этом узнает. Это все равно ничего не меняло.

Целую минуту или около того она смотрела на него вдумчиво и спокойно. Карандаш нависал над бумагой, не касаясь ее. Когда она наконец начала рисовать, ее штрихи были смелы и изящны, а рука – твердой и уверенной. Оборка рукава соскользнула с атласно-гладкого плеча, но она была слишком поглощена блокнотом, чтобы это заметить.

Мелкие мышцы ее рук попеременно напрягались и расслаблялись, пока она работала, а ее брови хмурились от усердия.

Она сидела в целом метре от него, и все же Грэй чувствовал, как энергия текла между ними, словно ощутимый, физический поток. Пока он лежал на боку на одном локте, она, казалось, рисовала его изнутри, исследуя потаенные уголки его души, которые он заколотил наглухо много лет назад. Конечно, она не могла знать, какие темные секреты на самом деле там скрывались, но ее присутствие согревало его. Может, даже немного исцеляло.

Он уже познакомился с силой ее рисунков и знал, что, позируя ей, он раскроет себя больше, чем ему хотелось бы.

Чего он не ожидал, так это получить возможность заглянуть за фасад ее собственной внешности. Эмоции играли на ее лице, пока она рисовала: триумф, любопытство, сочувствие и сомнение – все было на поверхности. Никто из тех, кто видел, как она рисует, не поверит, что это и есть та самая стеснительная, неуклюжая дебютантка, которая упала в оркестр. Она была страстной, бесстрашной, доброй… и против нее невозможно было устоять.

Почти час Грэй сидел и зачарованно смотрел на нее. Хотя она не произносила ни слова, он читал каждый наклон ее головы, чувствовал каждую перемену в выражении ее лица. Она немного покачивалась на месте, пока работала, словно в такт еле уловимой мелодии, которую слышала только она. Мягкие завитки обрамляли ее личико в форме сердца, и когда непокорный каштановый локон падал ей на глаза, она сжимала губы и сдувала его с лица. Рукава ее ночной рубашки все ниже сползали по рукам, обнажая все больше и больше великолепной сияющей кожи.

Время от времени ее взгляд падал на его лицо, и их глаза встречались; между ними пробегал электрический ток. Почти осязаемое напряжение.

В этот момент ее внимание, казалось, было сосредоточено на его груди и складках его шейного платка. Когда она нахмурилась, он нарушил тишину:

– Вы в порядке?

– Ваш фрак смялся. – Она отложила блокнот и придвинулась к нему, потянувшись к его лацкану и забыв о том, что в такой позе он прекрасно видел всю ее грудь. Свободный кружевной вырез ее ночной сорочки обнажал темно-розовые соски, лишая его самоконтроля. Пока ее проворные пальцы разглаживали шерстяную материю фрака и поправляли складки его платка, ее грудь оказалась на одном уровне с его губами.

Он застонал.

Обеспокоенная, она провела пальцами по контуру его лица и приподняла за подбородок:

– Вы целый час просидели неподвижно. Хотите сделать перерыв?

Черт возьми. Она так близко и на ней так мало одежды, что он не мог этого вынести.

Он схватил ее за руку и прижал губы к ее раскрытой ладони.

– Я думал, что смогу сопротивляться вам, – пробормотал он, – но я не могу.

Свободной рукой она убрала волосы с его лица и прикоснулась ладонью к его щеке.

– Насколько я понимаю, – мягко сказала она, – весь смысл этого домашнего приема состоял в том, чтобы определить, подходим ли мы друг другу.

– Нет, черт возьми. – Он сплел ее пальцы со своими. – Смысл был в том, чтобы заставить вас передумать.

– И вам это ни в малейшей степени не удалось. – Она сглотнула и потянула за шелковую завязку на передней части рубашки. – Так почему бы нам не посмотреть, совместимы ли мы?

– Фиона, как бы я этого ни хотел, я не могу разделить с вами ложе. – Господи Иисусе, как же страстно он этого желал. Но не мог подвергнуть ее риску зачать ребенка. Если не собирался на ней жениться.

– Тогда не надо этого делать. – Она потянула за кончик завязки, обнажая глубокую ложбинку между грудями. – Я полагаю, есть и другие приятные занятия?

– Да. – Утром он себя возненавидит, но, видит Бог, если Фиона хочет пройти вводный курс страсти, лучше его учителя нет. Он будет наслаждаться каждым мгновением и позаботится о том, чтобы она получила удовольствие, даже если сам не переживет этого. Что вполне возможно.

Он оттянул ворот ее тонкой ночной рубашки, наклонился вперед и взял твердый сосок в рот, поочередно посасывая и покусывая, пока она не застонала. Затем отступил, слегка отрезвев и переводя дыхание.

– Вы должны сказать мне, если захотите, чтобы я остановился. Я не причиню вам боли.

Фиона выпрямилась и села, поджав под себя ноги.

– Я знаю. Это одна из причин, почему я выбрала вас. – Глядя ему в глаза, она сняла рукав с одной руки, потом с другой. Нервная улыбка коснулась ее губ, когда ткань рубашки соскользнула вниз и собралась складками вокруг изгиба ее бедер. Она придвинулась ближе и коснулась его лба своим: – Вы сказали, что не верите в цветы и поэзию. А в это вы верите?

Да поможет ему Господь, но в это он верил. Рыча от возбуждения, он притянул ее к себе и уложил обратно на ковер. Обхватив ее лицо руками, он сказал:

– Да, сирена, верю. Это настоящее. – А еще это все чудовищно сложно и запутанно, но он не станет думать об этом сейчас, когда ее глаза светятся от безудержного желания. Не сейчас, когда она выгибает свое дивно обнаженное тело в его сторону.

Вся та страсть, которую они сдерживали в течение последнего часа, взорвалась шквалом горячих поцелуев, озорных ласк и блаженных вздохов. Он целовал ее так, как будто она была последней женщиной, которую он познает в жизни, исследуя ее рот своим блуждающим языком. Она не испугалась, а отвечала напором на напор и притягивала к себе его голову, как будто ей было его мало.

– Грэй.

Звук его имени на ее губах оказывал пьянящее действие.

Он провел спиральную линию вокруг одного из сосков ее идеальной груди.

– Да?

– Могу я… попросить вас? – спросила она застенчиво.

– Что угодно. Не стесняйтесь просить то, что хотите.

– Даже если это поэзия? – поддразнила она.

Он нахмурился:

– Есть вещи получше, чем поэзия.

– Я просто подумала, что на мне так мало одежды, в то время как на вас ее ужасно много. Вы могли бы снять фрак? И, возможно, жилет… и рубашку?

Грэй думал, что невозможно возбудиться еще сильнее. Но он был не прав. Ох, как не прав.

Он смотрел на нее с улыбкой, срывая галстук, скидывая фрак, сдирая с себя жилет и рубашку. Он хотел накрыть ее тело своим и ощутить, как соприкоснется их кожа, когда между ними уже не будет барьеров.