В Совет входили правофланговые пяти отделений, командир всего отряда и барабанщик. Совет только что выслушал участников происшествия – всех воинов, стоявших в тот день в наряде вместе с Куртом, – задал вопросы и составил ясное представление о том, как всё произошло.

Мнение членов Совета было единодушным.

– Это просто ни в какие ворота не лезет! Весь город над нами смеется! Эти клоуны важное дело превратили в цирк!

– Лучше, чтобы поста вообще не было, чем так облажаться!

– Ладно бы сами! Так они и всех нас выставили на посмешище! Девчонка над ними издевалась, а они стояли как лохи! Воины Кулака называется!

– Это всё Курт! Он тормоз! Стоял уши развесив!

– Конечно, Курт! Он был старшим, он за всё отвечает! Если бы он не затупил…

– Он этой рыжей фру-фру понравиться хотел! А еще правофланговый! Исключить из Совета!

– Да и вообще из отряда исключить! Пусть идет с девчонками тусоваться!

Курт сидел бледный и осунувшийся. Он почти не спал в последние ночи. Раз за разом прокручивал в голове позорное событие, переживал и мучился. Он и сам говорил себе всё то же, что сейчас бросали ему в лицо товарищи, и всё-таки каждое их слово причиняло боль, как удар хлыста.

Последним слово взял Ласло – командир отряда Воинов Железного Кулака и ближайший друг Курта. Курт и Ласло – друзья не разлей вода, они всегда понимали друг друга с полуслова. Курт поднял голову.

– Все знают, что мы с Куртом друзья. Но я скажу как есть, – медленно проговорил Ласло. – Трудно было сделать что-то более позорное и более вредное для отряда, чем то, что сделал Курт! Он подставил всех нас! Он поставил под удар общее дело. И если на голосование вынесут вопрос о том, чтобы исключить Ридля из отряда, я буду голосовать «за».

Курт пытался поймать взгляд Ласло, но тот избегал смотреть в глаза бывшему другу.

– Поставить на голосование! – сказал кто-то из членов Совета.

– Поставить!

– Поставить!

Курт боялся пошевелиться. Он, конечно, понимал, что Совет не оставит инцидент без последствий, но чтобы исключать его из отряда…

Все глаза обратились к Доротее. Она встала и некоторое время молчала, не глядя ни на Курта, ни на членов Совета, а уставившись в невидимую точку на противоположной стене.

– То, что случилось, позором ложится на наши ряды, – проговорила она наконец. – Репутации отряда нанесли серьезный удар. Но не это самое страшное. Гораздо хуже то, что наш боевой дух, наша решимость, наша воля к победе были осмеяны и растоптаны на том мосту. И теперь все мы нескоро оправимся от этого удара.

Курт, с тревогой ждавший слов Доротеи, похолодел. Доротея… Доротея тоже не находила оправданий его поступку.

– Над нами, над нашими идеалами, над нашей борьбой посмеялись! – продолжала Доротея. – И кто? Избалованная девчонка, привыкшая жить за спиной богатенького папаши. Соплюшка, наплевавшая на девичью честь и человеческое достоинство, забывшая традиции отцов ради дешевых удовольствий и балаганных развлечений!

Доротея замолчала. И ей потребовалось некоторое время, чтобы справиться с подступившим к горлу гневом.

– Но давайте не будем слишком строги к нашему товарищу. Его можно понять: враг до последней минуты прикидывался другом и маскировал свои намерения. Он оказался коварен и нанес удар в тот момент, когда Курт меньше всего этого ожидал. Думаю, что на месте Крута многие из вас могли бы утратить бдительность и дать себя обмануть.

Курт пошевелился и с робкой надеждой взглянул в лицо учительницы.

– Тем более что врагом была девчонка, – продолжала та. – Окажись на ее месте парень, Курт поступил бы решительно и твердо, я уверена. И кто-то другой на месте Курта мог повести себя не так щепетильно: война есть война, она никого не щадит, ни женщин, ни детей. Но мы знаем Курта Ридля, знаем его природное благородство и внутреннюю чистоту…

Неужели Доротея это сказала? Природное благородство и чистоту. И это про него, про Курта!

– Да, Курт оплошал, дал маху. Но давайте вспомним: схватка не проиграна до тех пор, пока мы сами не признали себя побежденными. Даже великим бойцам приходилось переживать в бою тяжелые минуты: противник потрясал их ударами, зажимал в углу, лишал инициативы и маневра. Но они не сдавались, продолжали бороться и в итоге одерживали победу!

Доротея наконец обвела взглядом присутствующих подростков. На нее смотрели во все глаза. Учительница позволила себе на мгновение расслабить спину и пошевелиться.

– Нетрудно наказать товарища. Но для всех нас гораздо важнее дать товарищу возможность исправить ситуацию, выйти из нее победителем. Да, Курт уступил противнику первый раунд. Но не проиграл всей схватки – если, конечно, он сам не считает себя проигравшим! В его силах нанести контрудар! И не просто удар, а удар сокрушительный.

Доротея наконец твердо посмотрела в глаза Курту. И Курт с признательностью встретил ее взгляд.

– Нужно выследить шоколадника, с которым встречается эта рыжая, – предложил кто-то из членов Совета. – И припугнуть как следует. Наложит в штаны – ей самой мало не покажется!

– На стенах ее дома что-нибудь написать! Родители прочитают и хвост ей прижмут.

– Зачем писать? Двери дегтем измазать! И перьями облепить! А что? Я читал, так раньше делали.

– Стоп, стоп, стоп! – Доротея улыбнулась горячности воинов. – Давайте не будем ничего решать за Курта. Это его схватка, его враг и его ответный удар. Вот пусть он сам и придумает, что нужно сделать.

Еще вчера Курт был в отчаянии, не мог понять, как такое могло с ним произойти, не знал, что делать и как жить. А теперь Доротея всё расставила по своим местам. Она могла встать на сторону Совета и растоптать, уничтожить Курта в назидание другим. А она, наоборот, поддержала его и защитила.

И Курт никогда этого не забудет! Он всё понял и теперь не подведет. Доротея не ошиблась в нем – он это докажет! Он оправдает доверие товарищей и вернет себе их дружбу и любовь!

– Ты звал меня, папа? – Жюли приоткрыла дверь и заглянула в кабинет к отцу.

– Да, дорогая… Нам с тобой нужно серьезно поговорить.

– А может, не нужно?..

– Нужно, Жюли, нужно. Заходи, присядь.

Жюли вздохнула, как вздыхают, смиряясь с неизбежным, прошла в комнату и села в кресло у стола – по другую сторону от отца.

– У тебя всё в порядке? – пристально глядя ей в глаза, спросил адвокат.

– Да, папа.

– Ты уверена?

– Да.

Лицо Жюли оставалось если не беззаботным, то по крайней мере довольно спокойным. Отец некоторое время молчал.

– А до меня дошли слухи, что ты… Что у тебя неприятности…