Солнце уже скрылось за Капитолием. Над Римом нависло звёздное вечернее небо. Браться расстались с Эварной в парке. Они не хотели, чтобы она опоздала на пир к Августу, где ей нынче предстояло выступать со своим номером...

Оставив парк, Эварна возвращалась во дворец. Шагая, она низко опустила голову, погруженная в печальные размышления. Аристарх и оба брата уже сегодня уедут из Рима. Возможно, они не покинут впредь Эфес, а это значит, что ей уж не суждено с ними встретиться. На неё нахлынули воспоминания о совместно прожитых годах. О воспитании, которое дал им Аристарх после смерти отца, о той любви, что их связывала.

— Я видел тебя в парке с этими акробатами, но не стал подходить к вам, чтобы не мешать беседе, — произнёс чей-то голос.

Повернувшись, Эварна увидела Луция Сеяна. Глава преторианцев нагнал её в одной из галерей дворца и шёл рядом.

— Акробаты были моими братьями, — ответила Эварна. — И Август о них знает.

— Поверь, что я вовсе не намекал на то, что ты встречалась с кем-то из любовников. И я прекрасно осведомлён о том, как ты появилась при дворе. На пиру, куда вас привёл Приск, ты приглянулась Августу, и он приблизил тебя к себе. Ты ведь не только простолюдинка, но даже не римлянка. Вы приехали в Рим с Востока. В итоге без усилий ты оказалась в свите самого кесаря и заняла место при дворе. Я не верю в богов, но иногда подобные невероятные события заставляют меня задуматься над тем, что всё вокруг нас происходит не просто так. Конечно, ты очень красивая, но в Риме много красивых женщин, а кесарь выбрал тебя.

— Да, я оказалась ему милее, чем знатные римские патрицианки, — вздохнула Эварна.

— Послушай, — взяв её за локоть, Сеян остановился. — Я возглавляю его личную охрану и со временем стану при дворе очень влиятельным человеком. А тебя он любит, и поэтому мы входим в число наиболее близких к нему людей. Нам следует поддерживать друг друга, Эварна, и тогда мы сможем вместе влиять на Августа.

Но Эварна лишь презрительно усмехнулась и высвободила свой локоть из цепких пальцев Сеяна:

— Я лишь служу утешением Августу и вовсе не стремлюсь на него влиять. Ты патриций, воин, преторианец, а я простая девушка. Вряд ли от меня будет тебе польза.

Приблизив своё лицо к прекрасному лицу Эварны, Сеян мрачно усмехнулся:

— Польза бывает даже от бесполезных вещей, — прошептал он. — Пока ты при дворе, тебе придётся научиться быть хитрой.

— Возможно, я научусь этому, но без тебя, Сеян, — возразила Эварна. — И запомни! Если ты ещё раз попытаешься вовлечь меня в свои интриги — я расскажу кесарю о твоих намерениях. Сомневаюсь, чтобы он подобное одобрил.

— Хм! Ты уже приобрела лукавство! — воскликнул Сеян. — Я тебя недооценил. Что ж! Похоже, что при дворе ты сумеешь остаться надолго, — и, приветливо кивнув ей, он зашагал по галерее.

Этой же ночью во дворце состоялся очередной пир. Теперь Август давал их часто, не жалея денег из казны. На пирах процветал разврат, о котором потом долго ходили слухи по всей Империи. Сотни гостей, музыка, возлияния, роскошь — всё это стало частью традиции его правления в Риме. О строгости Октавиана все забыли. Сенаторы, патриции, всадники, ораторы, видные государственные деятели удовлетворяли свои пороки, предпочитая не вспоминать былые годы воздержания.

В разгар пира Эварна предстала пред зрителями в чёрной тунике из ценной ткани и белой маске, изображающей лик Канаки, дочери бога ветров. В этом образе она под музыку кифар, флейт и авлосов исполнила трюк, поднявшись под самый купол зала. Изящно кувыркаясь на канате, вскидывая руки и удерживаясь ногами, она показала зрителями номер, вызвавший всеобщее восхищение.

Любовница Тиберия постепенно становилась любимицей двора. Это было ему по душе. Он одобрял расположение вельмож к бедной девушке, судьба которой сложилась самым удивительным образом. К тому же его близкие отношения с ней во многом располагали к нему простолюдинов. Эварна превращалась в неотъемлемую часть его жизни. Заняв возле кесаря своё место, она не имела на него влияния, но с ней ему было хорошо, и окружающие это понимали. От Эварны не следовало ждать интриг. Зато она приносила Августу радость.

Триумф Германика выпал на воскресенье.

Накануне, зная о его прибытии к городским стенам, жители Рима украсили улицы и площади цветами и лентами. Его ждали с большим восторгом, чем Друза. Каждый горожанин, и бродяга, и путешественник, прекрасно понимал, что Германик был особенным. Он сочетал в себе ум, решительность, простоту, утончённость, верность и благочестие. Такие, как он, всегда вызывали восхищение. Им хотелось служить не потому, что они имеют право сидеть на престоле, а потому, что само их правление несёт в себе свет, добро и справедливость.

В день его приезда пасмурные тучи, висевшие над Римом в течение всей недели, неожиданно рассеялись и выглянуло солнце. Поток сияющих лучей струился с неба, искрясь на острых наконечниках копий и шлемах легионеров.

Германик следовал в колеснице победителя. Он был одет в белую тунику, того же цвета плащ и кожаный панцирь, отделанный золотом, его голову украшал венец из листьев лавра. Германик — победитель! Германик — триумфатор! Пред ним преклонялись десятки тысяч римлян. Он стал легендой.

В его кортеже были легионы солдат, всадники, преторианцы, слуги. Повсюду в городе их встречали приветствиями, музыканты играли на авлосах, кифарах и флейтах, а девушки бросали с мостов и балконов розовые лепестки, восклицая:

— Ave Germanicus!

Среди пленников, которых Германик привёл с собой в Рим, находился и Арминий, вождь херусков, взятый в плен римскими солдатами. Высокий, белокурый, бородатый, он шёл среди легионеров, мрачно глядя по сторонам. Его могучие запястья были закованы в железные цепи. Не обращая внимания на оскорбления, которые ему выкрикивали из толпы, Арминий шёл, высоко подняв голову. Даже в столь опасном для себя положении, он не утратил достоинства.

Кортеж Германика приближался к зданию Сената. Именно здесь его встречал кесарь, родственники и вельможи. Чтобы триумф Германика не затмил недавний триумф Друза, Тиберий предпочёл не устраивать по случаю его возвращения пир во дворце. Но Германику это было не нужно. Он знал, что в доме Антонии его ждёт тёплый приём и семейный праздник.

— Ave Germanicus! — воскликнул Клавдий, едва колесница его брата поравнялась с крыльцом здания Сената, но Тиберий так мрачно взглянул на Клавдия, что тот умолк.

Спешившись, Германик первым делом обнял вышедшую ему навстречу жену, а потом поклонился кесарю.

— Ради процветания Рима и твоей вечной славы, Август, я усмирил германский мятеж. И ради твоего громкого имени я взял в плен Арминия, вождя херусков, участь которого нужно решать в Риме, ибо он наш враг, — произнёс Германик.

Тиберий, бледный, усталый, измученный сомнениями, кивнул племяннику:

— Пусть судьбу Арминия вершит Сенат, — сказал он холодно.