— Ладно, — сказал я.

— Прелестно, — сказала доктор Корнуоллис. — А теперь выбирайтесь из кровати. Посмотрим, сможете ли вы ходить.

Ходить я смог. Точнее, ковылять. Потом я смог слегка наклониться, повернуться, присесть. Больно. Не так больно, как в хижине, но тоже больно. Я решил на минуту стряхнуть с себя боль и сделать решающий рывок — к двери.

Я сделал решающий рывок к двери. Доктору Корнуоллис пришлось позвать из коридора Дональда.

Он поднял меня, обтер полотенцем там, где я обоссал свой больничный халат.

— Спасибо, — поблагодарил я.

— Это моя работа, — сказал Дональд.

На следующее утро у меня был гость. Он постоял немного у окна, понюхал мертвые цветы, посмотрел наверх, перетек ко мне. В нем вообще было что-то от моря. Человек, который плавает с дельфинами, а то и с ламантинами. Я уже видел, как мы плаваем под водой у рифа. Мы не разговаривали. Мы скрипели и попискивали. Мы были гениальными морскими млекопитающими. И тут этот господин заговорил.

— Зовите меня Вен, — сказал он.

— Скиталец Венделл, — сказал я.

— Зовите меня Вен, — сказал Скиталец.

— Вен, — сказал я.

— Вам надо поправляться, — сказал он. — Во всех смыслах. Я хотел бы сопроводить вас в Альтернативное Нуждающееся Отделение. Хотя на самом деле оно вовсе ни в чем не нуждается. Это я должен сразу сказать. Вопросы есть?

— Есть, — сказал я. — Вы разве не должны быть мертвым?

— А вы?

— Нет, я имел в виду, так о вас говорят. Прошу учесть.

— Вам понравилось.

— Ага.

— Мифология. Страшилки для школьников. Помните мальчика, который высунул руку в окно автобуса?

— И ее отчекрыжило.

— Правда, что ли? — сказал Вен.

Он протянул руку, изогнув ее щупальцем кальмара.

— Вот она, — сказал он. — И движение, которое она производит, означает «пойдемте со мной».

Я следовал за ним по захезанным коридорам. По стенам — вышивки, вышивки, приоткрытые двери в пропитанные солнцем палаты.

— Вот мы и здесь, — сказал Вен. Он хлопнул ладонью по кнопке в стене. Сама кнопка была размером с ладонь. Стеклянные двери раздвинулись. — Между прочим, в нашем отделении обезболивающими мы не пользуемся.

— А чем вы пользуетесь?

— Для чего?

В этом крыле меня разместили в точно такой же палате, только без вышивки.

Вен сказал, чтобы я отдохнул. Начнем после обеда.

— Что начнем?

— Это вам решать, — сказал Вен.

— Что вы предлагаете?

— Ну, вы умираете. Возможно, мы, в первую очередь, займемся этим.

— Я не умираю, — сказал я.

— Au contraire, amigo,[26] — сказал Вен.

Он кинул книгу про ПОСИВ мне на кровать. Хромированные буквы на обложке этого издания имели несколько иной оттенок, а сверху красовалась рекламная аннотация: «Прочтите это, пока не вымер ваш вид!» — Доктор Лорен Любофкер».

— Проштудируйте на досуге, — сказал Вен.

Я лег и начал листать предисловие.

Совершенно неудивительно, что охота на ПОСИВ действительно началась лишь после того, как мы получили результаты самых обычных проверок самых обычных людей, сопровождавшиеся весьма специфическими вопросами… Вероятно, объект с большим трудом смог свыкнуться со своим состоянием… после бесчисленных тупиков и фальстартов погоня, наконец, началась!.. Может, я и не жонглер циркового масштаба, но мечтать мне удавалось… Как пресловутую лошадь присловий, вы можете отвести человека в лабораторию, но вы не сможете заставить его полностью осознать значение данных… Никто, разумеется, при современном развитии технологических мощностей, не может сказать, какова смерть в ощущении…

Я задремал, слыша голос Генриха.

— Фаланга, — вещал этот голос. — О, Христос милостивый, пойте, Фаланга!

Когда я проснулся, у окна стоял Лем Бёрк. Он давил прыщи на своем небритом подбородке, выпуская гной на солнечный свет, и пофыркивал, что я воспринял как эмпирическое ликование.

— Прорыв? — спросил я.

Лем щелчком отправил слякоть своих пор на оконное стекло.

— Доброутро.

— Никогда бы не подумал, что встречу тебя снова, — сказал я.

— А сколько ты об этом думал?

— Ты здесь с мамой?

— Она решила крутнуть с Венделлом, — сказал он. — Похоже, западает на гуру.

— Нам всем нужна любовь, — сказал я.

— Дерьмо собачье, — сказал Лем. — Нам всем нужно дерьмо собачье.

Мне было жаль парня. Рожденный в словесном поносе, он болтался от одного уродского приюта до другого. Такой понимающий, но что он понимает? Эстелль однажды заявила, что он получил домашнее образование. Думаю, это означало, что она купила ему пару книжек-раскрасок и оставила разговаривать с самим собой.

— Я должен отвести тебя в группу.

Лем отвел меня вниз в просторную залу. Люди в пижамах сидели на реечных стульях. Там был и Вен в свитере с крохотными аппликациями зверушек.

— Меня зовут Вен, — сказал он, — и я сегодня чувствую то, что чувствую.

Я сел на стул и оглядел это скопище боли, опухших глаз и огнеупорной ваты.

В зале стоит стол для игры в аэрохоккей, й когда я не слишком занят чувствованием того, что чувствую, я играю в него с Лемом — три-из-пяти на пончики суточной свежести, которые дневная сиделка Дональд тырит для нас из кафетерия. Кадахи и я, бывало, играли в точно такой же, он стоял у его отца в подвале, пока мальчишки Торнфилда не раздолбали столярным молотком. Мир полон раздраженных неудачников. Некоторые даже выигрывают озлобленно. Я же всегда любил звук, с которым разогреваются эти малышки, — как этот аэ- рохоккейный воздух выдувается в дырочки.

Лем выступает под псевдонимом Крага, а я — Рип Ван Винки, наверное, потому, что в моей шевелюре появилось несколько седых прядей. Сегодня на кону стояло печенье с кокосовой крошкой, но игру сорвало незапланированное покаяние. Выставили скамьи сопереживания. Строем вошли зомби в пижамах.

— Я чувствую меньше, чем сегодня, — сказал Вен, теребя пушистого носорожика на своем рукаве. — Мой монстр стыда воспрял от глубокого сна.

Как только он это сказал, тонкий острый луч боли пронзил меня.

— Стив, — сказал Вен, — у вас все в порядке? Вы же весь трясетесь.

— Я в порядке, Вен, — отозвался я.

— Мы все знаем, что это значит, — сказала женщина рядом со мной.