Удивительно, как по мере нарастания агрессии один за другим отключаются сектора мозга. Я, например, чувствую, как во время ссоры у меня в голове кварталами вырубают свет.

Зато можно доссориться до забавного, при выключенном-то мозге.

Однажды во время такой перепалки я выдвинул тезис, что, возможно, опять же, я не утверждаю, но возможно, холостякам все-таки живется лучше. Это был просто милый тезис для оживления дискуссии, не больше, но жену он почему-то разозлил. И, хотя я говорил о неких абстрактных холостяках, жена по какой-то причине решила, что я имею в виду себя. Точнее, не решила, а догадалась, не понимаю, как им это удается, мы же, мужчины, так идеально шифруем свои намеки.

– Да без меня ты бы сдох! – интеллигентно заметила жена. – Сдох, как собака!

– Нет, я бы умер! – весьма конструктивно возразил я. – Умер, как человек!

Я – старый козел. В молодости я был юным козлом, затем постарел, а козлячесть осталась.

Не старый конь, уточняю. Тот борозды не портит, а я порчу. Заметно.

Испорченные борозды тянутся за мной через всю семейную жизнь.

Жена моя, несчастная пастушка, кроткая голубка, святая женщина. Приводит в порядок вздыбленный паркет и время от времени приколачивает на место мою съехавшую набекрень крышу.

Прежде всего, старого козла во мне выдает упрямство.

Я – Шарапов. В том смысле, в каком про него сказал Жеглов:

– Шарапов, упрямство – первый признак тупости.

Я люблю соорудить редут Раевского там, где наполеоновские войска уже прошли месяц назад.

Жена терпит, пастушка, голубка, святая. Ждет, пока несгибаемое полено моего Буратино до конца прогорит на огне упрямства. А потом пускает золу по ветру.

Лишь однажды она проговорилась, засветив передо мной бэкстейдж своего театра.

– Никогда, слышишь, никогда я этого не сделаю! – уперся я как-то раз рогом в ответ на что-то вполне невинное.

– А когда ты этого никогда не сделаешь? Завтра? – уточнила жена.

На приеме у лора я пожаловался на симптомы сильной простуды:

– Уши заложило, стал хуже слышать. Правда, почему-то только жену не слышу, остальных вроде нормально.

Лор, мужчина, внимательно посмотрел на меня и спросил:

– Молодой человек, а вы точно хотите это лечить?

Моя жена не умеет пользоваться мобильным телефоном. Она все время звонит мне невпопад. Она вообще не знает, что это такое – звонить впопад. Если я повис вверх тормашками на одной руке на веревочном мосту в горах, а другой пытаюсь удержать человека над пропастью, как Сталлоне в «Скалолазе» – вуаля, звонок от жены.

И однажды я не выдержал. И после очередного такого звонка невпопад я психанул. Мне еще повезло, что, когда я не выдержал, в моей руке не было очередного человека над пропастью. А всего лишь сто тысяч пакетов из супермаркета, с которыми я пытался засунуться в машину, держа в зубах упаковку туалетной бумаги.

Свободной рукой я схватил телефон, нажал «ответить» и, слепой от бешенства, заорал в трубку:

– Ты можешь не названивать каждые пять минут? Дай мне жопу в машину запихнуть хотя бы!

Действительно, такая проблема существует: машина у меня маленькая, а жопа большая, так что их совмещение в пространстве – процесс не то чтобы тривиальный.

И да, я именно так и сказал. Любимой жене. Конечно, я мог бы соврать (на письме врать легче, чернила ведь не краснеют, только если они изначально не красные) и написать, что мы в семье разговариваем, как в дворянском гнезде в девятнадцатом веке, исключительно «милостивая государыня», «сим уведомляю» и «дражайшая графиня».

На какое-то время в телефоне воцарилась тишина. Не гробовая, конечно, но холодком из динамика повеяло.

– Прошу прощения, – сказала мне жена мужским голосом, по которому я моментально узнал нашего педиатра, – я хотел бы уточнить время своего визита.

Я сглотнул слюну так энергично, что, кажется, вместе с ней проглотил свежую пломбу.

– Кстати, а вы сами-то пьете «Новопассит», как я советовал? – спросил педиатр.

Когда муж говорит А, это значит А.

Когда жена говорит А, это может означать Б или даже Л, если ее мысль за время разговора с мужем успела убежать достаточно далеко вдоль алфавита.

Никогда, никогда, никогда, особенно во время ссоры, муж не должен насильственно возвращать жену от ее спонтанного Л к его логичному А.

Это как добавлять «Ментос» в колу. Обязательно вспенится и польется через край.

Никогда не стоит этого делать, иначе муж и глазом не успеет моргнуть, как ему предложат пойти в Ж.

Женщины никогда ничего не говорят просто так.

Даже самая простейшая, самая невинная на первый взгляд фраза может оказаться кротом, отправленным выедать вам мозг.

Однажды жена сказала мне:

– Ой, какие у тебя ручки маленькие, как у динозаврика.

Надо же, как мило, подумал я поначалу.

Но не тут-то было.

Это была фраза-полковник Максим Максимович Исаев. Или, если говорить проще, фраза-Штирлиц.

После этой реплики жены каждый раз, когда я собирался поскандалить с ней, у меня перед глазами неизменно всплывал образ допотопной Годзиллы из старых японских фильмов, в которых она смешно шевелит маленькими ручками и пискляво рычит.

И до скандала ручки, тьфу, руки уже не доходили.

У меня есть хороший знакомый, продюсер на телевидении. Он рассказывал мне про одного сценариста, который однажды на его глазах поссорился с женой.

«Что? Что ты сказала? – кричал сценарист. – Ну, это же бездарно, голубушка. Где подтекст? Где нерв истории? А? Не расслышал? Аааа… И куда прикажешь, голубушка, эту твою реплику вставить? Из-за нее же провисает вся структура. Не могла бы ты переформулировать…»

– Вот это я понимаю, мастер своего дела, профессионал! – восхищался продюсер.

– И что, это ему помогло? Они помирились? – спросил я.

– Неа. Она обиделась. Причем сразу, по-моему, еще на «голубушку».

В своем браке я достиг сияющих высот: я ревную жену к коту. Она отдала этому гаду всю нежность, которая предназначалась мне.

Я хожу недоласканным, а он аж лоснится от поглаживаний. Жена даже целует его в морду; я бы с радостью поменял свое лицо на морду, лишь бы она меня так же. Мир несправедлив: я ведь чищу зубы, а от него за версту несет рыбой. Но жену это не волнует – страсть неразборчива.