Ромик появился довольно скоро, слишком бодрый для бессонной ночи (или же эти молодые все так по утрам выглядят, а я просто забыл). Потом на крыльцо вышла дворняга, за ней кот. Девушки не было. Я проторчал у занавески не меньше часа, как давеча под забором. Я понимал, что вероятность появления вчерашней девушки на крыльце с каждой минутой уменьшается, и гораздо более вероятным становится появление на крыльце коровы или злого почтальона.

Но куда она делась? Уехала посреди ночи? Ушла к незнакомым соседям? Полдня я поднимался на второй этаж к занавеске: девушка так и не появилась. Вариантов не оставалось, я ведь не какой-нибудь там непрофессиональный истерик: у меня за спиной восемь сезонов детектива «Касл».

Я решил посвятить жену в дело о «Деревенской резне», как я его про себя назвал. Я подготавливал ее и так настойчиво повторял, чтобы она не волновалась, что она разволновалась.

Жена выслушала мою версию, в которой фигурировал закопанный в грядке с укропом труп.

– Вызываем полицию? – спросил я, закончив.

– Врача.

– Кому?

– Тебе. Девушка вчера у Ромика действительно была, но только в телефоне. Он с ней по громкой связи разговаривал. Я из спальни видела.

И мне вдруг стало так жалко его, честно спящего в пустом доме.

Хотя для трупа в грядке с укропом такой финал, безусловно, к лучшему.

В семь лет я врезался на велосипеде в фонарный столб. Я ехал, глядя назад через плечо. Спереди, в отличие от сзади, было не интересно, но оказалось, что головой назад я передвигаюсь плохо.

С тех пор и началось: всякие стихи и прочие аномалии.

Как-то раз мы с женой приехали в гости к моим родителям во двор моего детства, и я показал ей тот злополучный столб. С ним случилось что-то ужасное. Я никогда не думал, что столбы умеют стареть. Но мой постарел. Покосился, проржавел, запаршивел и, я бы даже сказал, облетел. Желтоватый фонарь подслеповато слезился. Мне даже на мгновение стало его жалко, как заклятого врага, которого переехало время. Многолетняя ненависть отступила.

– Вот, тот самый столб… – сказал я жене философски (историю про мое падение она знала наизусть). – Смотри, как жутко он выглядит. Это ему наказание за меня.

– Ну, как бы то ни было, свое дело он сделал, – ответила жена, как мне показалось, невпопад.

– В смысле?

– В смысле, ты сейчас ненамного лучше него выглядишь, – объяснилась добрая женщина.

А я был небрит, чего жена очень не любит и каждый раз пытается меня перевоспитать. И моя многолетняя ненависть к столбу снова вернулась.

Я Хэллоуин не праздную (в нашей жизни и так хватает вурдалаков), поэтому вечером 31 октября я пошел не в клуб, а в ванную. Мои уже спали, я заперся, зашторился, пустил воду и, как в детстве, представил себя на берегу горной реки (вопрос, что делает голый москвич на берегу горной реки, оставим за скобками). Так я расслабляюсь. Как умею. На «Мальчишник в Вегасе» не тянет, но мне хватает.

Горные реки, особенно если лежишь рядом с ними в ванне, имеют свойство убаюкивать. Я задремал.

Вдруг под дверью раздался истошный крик. В любом другом случае я взял бы это в кавычки, но на сей раз я услышал именно его – истошный крик. И едва я успел подумать, что это все мне приснилось, истошный крик повторился. Это как если бы я за несколько секунд посмотрел сразу оба фильма – и «Крик», и «Крик 2».

Нештатная ситуация для невротика – все равно что свет, включенный посреди ночи на кухне с тараканами. Мои мысли разбежались в разные стороны. Спросонья я решил, что это Артем проснулся и пришел под дверь, чтобы меня разыграть. Потом я отнес этот звук на счет водопровода, но при всем уважении к ЖКХ, даже с их выдающимися способностями они не смогут извлечь из своих труб ничего подобного. Наконец я пришел к самому очевидному из всех панических выводов: это хэллоуинская нечисть.

Я почувствовал себя точь-в точь как Ватсон в фильме «Собака Баскервилей», моментально протрезвел, хотя и так был трезв, и пожалел, что рядом со мной в ванне нет Михалкова.

Я взял в одну руку вантуз, в другую дезодорант жены (мой мне показался недостаточно ядреным) и, обмотавшись полотенцем, как римский легионер, распахнул дверь ванной и бросился на врага.

– Ай! – подпрыгнула от неожиданности жена.

– Ты чего под дверью орешь? – спросил я, заикаясь.

– Да это не я, это кот. Объелся шерсти, вот его и тошнит. Я встала посмотреть. Он же всегда так у нас орет перед этим, забыл, что ли.

На заднем плане в некрасивой позе застыл грустный кот.

– Погоди, а кто разрешил тебе брать мой дезодорант?

Какой хороший и правильный вопрос, дорогая. Благодаря ему мне теперь не придется объяснять, почему у меня в руке вантуз.

Мы с женой укладываем Артема. Артем включил свой генератор мимишности на максимум. Ведь известно, что перед сном в воздухе порхают самые нежные нежности.

– Папа, а ты всегда-всегда будешь меня любить?

– Да, всегда-всегда.

– И я всегда-всегда. А когда мы с тобой поженимся?

– Нам не надо жениться, сынок, мы же и так любим друг друга.

– Вот сейчас не поняла, – сказала жена.

О, боги. Трубадуры, менестрели и куртуазные маньеристы, помогите, пропадаю!

Мода прошла мимо меня. И не просто прошла – гневно посмотрела вслед. Если бы правила приличия позволяли, я бы выходил в свет, завернувшись в штору, как патриций.

У меня есть только одна слабость – обувь. Гуманитариям всегда не просто ходить по земле, поэтому обувь приобретает сакральное значение.

Однажды я купил в Америке кроссовки, свет очей моих. Я на них молился, это было чистое идолопоклонство. Начиная с того, что целый месяц после покупки я их не носил. Кроссовки стояли в шкафу на расчищенной специально для них полочке и сияли. Кроссовки были настолько хороши, что я всерьез подумывал развестись с женой и жениться на них. Жена что- то заподозрила и кроссовки возненавидела.

Она относилась к ним чересчур предвзято. Например, запрещала мне носить их с костюмом, ходить в них в душ и отмечать в ресторане день их покупки. Пока кроссовки выглядели похожими на кроссовки, они оставались в относительной безопасности. Но на шестой год кроссовки стали сдавать. Ничего серьезного – отклеилась подошва, а спереди вылезли два пальца, как у Волка в «Ну, погоди!». И тогда я впервые услышал от жены эти страшные слова:

– Я их выброшу.

Я сглупил, конечно. Еще тогда, сразу после покупки, мне нужно было отвести жену с моими кроссовками к семейному психологу, и мы бы все решили.