набожность. Они верят в Иисуса, как в Родину, склоняются к мистике, считают, что даже в тылу ведут крестовый поход, священную войну со Злом, которое угрожает им, Народу и земле. Война – Левиафан, его нужно победить раз и навсегда, значит, придется идти на жертвы.

Женщины придумывают новые верования и культы, жгут свечи, мастерят амулетики, целуют медальоны с изображениями святых, прикладываются к ex-voto[35]. Люди становятся анимистами, политеистами, некромантами, молятся Пречистой Деве, Святому Антонию, Жанне Д’Арк и Святой Терезе из Лизье.

Нужно верить. Солдаты умирают на фронте, как Христос на Голгофе, жертвенно, распятые осколками немецких снарядов и пулями маузеров. Моя смерть будет моей последней мессой, моя кровь соединится с кровью Спасителя, пролившейся на кресте. На стенах и комодах, в комнатах и кухнях появляются фотографии погибших солдат, похожие на маленьких божков в окружении распятия, реликвий, иконок, веночков, приношений. Ну чисто барочный алтарь… Отныне они властвуют из молчаливой вечности над печалью и тяжелым существованием своих семей, а память о них выходит за пределы рационального сознания.

Температура резко падает, от холода цепенеют мышцы, немеют лица. Крестьяне выкопали последние клубни, и земля замерзла. Звери прячутся в сухом коричневом подлеске. С раннего утра густой туман ложится на землю, застит перспективу. Вдова с дочерью выходят только за водой, покормить скотину и принести дров. На крюках над огнем весь день булькают котелки с кипятком, варится капустный суп, готовится овощное рагу и жаркое из зайца или косули. Элеонора тысячу раз собирается запрячь лошадь и навестить мать Марселя – вдруг та получила письмо или извещение? – но ничего не знает ни об этой женщине, ни о других его родственниках. Родители не поддерживали с ними отношений. Кроме того, неизвестность предпочтительнее в нынешнем «замороженном» состоянии.

Элеонора словно бы оцепенела, ум ее притупился, она не разговаривает, не реагирует даже на редкие окрики матери, мало ест и худеет, не чувствуя ни голода, ни жажды – только безрадостное упоение.

Во второй половине дня она покидает ферму и кружит по полям и дорогам, к вечеру возвращается, не помня, где была, что делала и сколько времени отсутствовала, усталая и замерзшая. Ее шатает от истощения, перед глазами стоит пелена. Вдова жалуется на поведение дочери, зовет ее сумасшедшей, вспоминает, что она родилась совсем слабенькой и ее поспешно крестили, пока не померла.

Элеонора не любит смотреться в зеркало, она узнает в своем отражении материнские черты.

Девушка продолжает бродить по окрестностям, глядя на мир исподлобья пустым мрачным взглядом. Она навещает могилы – отца и животных, – ухаживает за ними с одинаковым усердием, а вот почтальона больше не ждет. Встречаясь с девушкой на дороге в Пюи-Ларок, старик останавливается, слезает с велосипеда и долго смотрит ей вслед.

Элеонора больше не слушает чужих разговоров, хотя намеренно женщин не избегает. Все дни похожи один на другой, хмурое тусклое время тянется бесконечно долго, меняется только погода. Айвовые деревья гнутся под тяжестью плодов. Снегопад окутывает деревья, ветки ломаются с револьверным треском, и крестьянки вздрагивают во сне, пугаясь призрака войны. Снег накрывает поля, и животные напрасно ищут пропитание. Знакомый мир превращается в нечто бесформенное и искрящееся под лучами случайно проглянувшего солнца. В ясные ночи на небе мерцают электрические созвездия. Равнодушные звезды смотрят вниз, на притихшую белую землю, на клоаку фронта и траншеи близ Марны, в которых спят беспокойным сном солдаты, а луна светит и французам, и немцам, ей-то все равно…

Элеонора иногда выводит из стойла старую кобылу и ведет ее прогуляться, но у лошади разбиты ноги, подковы она потеряла еще осенью, и ни овес, ни одеяла, которыми девушка укрывает ее каждый вечер, не могут поддержать убывающие силы.

Скоро Элеонора начнет забывать, чем занималась в прошедшие недели и месяцы, не сумеет вспомнить логику событий, останется одно только ощущение сжатого, застывшего времени, подчиняющегося собственным законам.

Отец мертв тысячу лет, Марсель ушел вчера, но целую вечность назад. Забывчивость разъедает воспоминания, из памяти постепенно стираются места и события. Остаются детали, обрывочные образы. Элеонора снова и снова прокручивает их в голове, они едва заметно, но меняются, и она не уверена, что вспоминает знакомых людей. Пережитое возвращается обрывками сна. Боль стала глуше. Не исчезла совсем, нет, но уступила место холодной пустоте в душе, бездонной и мрачной. Тело каким-то чудом держится вокруг этой пустоты, и девушка исследует ее вслепую во время бесконечных мотаний по окрестностям.

А во внешнем мире меняются времена года, и упрямая жизнь вот-вот проклюнется сквозь ледяную коросту.

Год назад, в августе, установили твердые цены на продукты первой необходимости. В марте изъяли двух коров, телка́ и трех поросят-подростков по ценам, назначенным департаментской реквизиционной комиссией и утвержденным военными властями. Кобылу сочли слишком старой не только для службы в кавалерии, но даже для смерти на бойне. Большая часть лошадей, появившихся на свет во Франции, уже пролили кровь на фронте, и солдаты теперь воюют на американских мустангах, наскоро объезженных и брошенных под обстрел.

Вдова с дочерью видят, как во двор фермы заезжает грузовик с прицепом. Незнакомые люди в военной форме на ходу распахивают дверцы, спрыгивают на землю, оглядываются. Они курсируют между свинарником и хлевом, распугивая кур с цыплятами. С осевшей навозной кучи подает голос петух. Мужчины щупают скот, приподнимают веки, чтобы осмотреть белки глаз, обследуют десны. Разговаривают громко, не церемонясь. Достают веревки, путают ноги и стягивают рыла свиньям. Телка отчаянно мычит, зовя мать, которую уводят чужаки. Люди орут, пинками загоняют животных в прицеп, садятся в кабину, грохают дверцами. Из выхлопной трубы во двор извергается струя черного дыма, и женщины зажимают носы.

Элеонора никогда не видела мать плачущей, а сейчас ее лицо залито слезами. Она смотрит вслед грузовику, мнет в руках пачку денег и бон государственного казначейства на полгода с процентами[36].

Женщины остались одни с кхекающими в дыму курами. По низкому небу несутся клочья облаков. Мать и дочь вслушиваются в тишину. Ни звука. Никто не мычит, не хрюкает. Умолкла и телочка. По небу бесшумно летит журавль.

Животные смотрят через щели между досками прицепа, стоящего под разгрузкой на вокзале в Ажане. Скот загоняют в вагоны, зафрахтованные для транспортировки. Хрипло кричат люди, мычат коровы, блеют овцы, визжат свиньи, мучимые страхом и жаждой. Они остаются одни в вонючей темноте, куда не проникает свежий весенний воздух. Поезд трогается и покидает вокзал, окутав перрон запахами угля, серы и машинного масла. В вагонах нечем дышать, ноздри и пятачки отчаянно тычутся