— О, Тимур! — отец улыбался. — А ты куда стартанул, что пса к нам определил?

— К жене ездил, — бросил с ходу и устроился в кресле напротив. Отец замер, не донеся сигару до рта, а Альберт Ромович посмотрел с интересом. Он любил единственную дочь, а она мечтала выйти за меня замуж, да и мой отец не прочь был бы породниться с лучшим другом, но мне очень не хотелось верить в подлог и в преступную халатность конкретно этого врача. Я ж его с пеленок знал...

— В смысле? — нахмурился отец. — К Ангелине?

— Да, — просто ответил и обрезал себе ароматную кубинскую сигару. Раскуривать начал. Папа молча ждал пояснений. Альберт Ромович тоже. Видимо, Марьяна не разболтала ему о моем статусе. — Вышла ошибка с документами в загсе. Мы с Ангелиной до сих пор женаты.

— И как ты решил эту ошибку? — нетерпеливо поинтересовался отец.

— Мы помирились, — выпустил сизое колечко дыма. — Она вернулась со мной в Москву.

О нашем договоре и его пунктах не должен знать никто. Для всех мы воссоединившаяся семья.

— С сыном, — припечатал взглядом обоих. — У меня растет замечательный здоровый мальчик, — повернулся к Альберту Ромовичу. — Получается, что вы вынесли приговор моему абсолютно здоровому ребенку. Как так вышло?

— Ангелина родила здорового мальчика? — уточнил и задумался. — Хм… Я был уверен… Поздравляю тебя, — даже руку протянул. Я не пожал. Только смотрел. — Ты в чем-то меня подозреваешь? — спросил с прохладцей.

— Я хочу знать, почему в вашей клинике моей жене поставили ошибочный диагноз. Я потерял три года! Я мог быть с женой и растить сына!

— Ты обвиняешь меня, что бросил беременную жену? — изумленно переспросил Альберт Ромович. Меня как ведром холодной воды окатило. — Что не интересовался собственным сыном? Я в этом виноват? Клиника виновата? - каждое слово камнем и прямо мне по голове. Прав, во всем прав. Я принимал решение. Я не поддержал. Я бросил.

— Я с себя ответственности не снимаю, — ответил так же без тепла. Хотелось бы, но смысл обманываться. Я подонок, и этого не изменить. Прошлого. Но у меня еще есть шанс на будущее. — Но вы настаивали на прерывании.

— Я рекомендовал прерывание, — надменно поправил. — И со мной согласилось пять врачей, — Альберт Ромович поднялся. — Если ты сомневаешься в моей компетенции и профессионализме нашей клиники, я передам материалы по твоей жене. Можешь провести ревизию в любом месте. Мне скрывать нечего.

Мои губы скривились в усмешке. Мы ведь все знаем, что биоматериалы давно утилизированы. Их заново не исследуешь, но документацию и расшифровки обязательно проверю.

— Тимур! — отец даже ударил по столу. — Ты что несешь?! Альберт — прекрасный врач. В таких вещах разбирается, — посмотрел на меня пронзительно остро. Да, один раз его прогнозам не поверили и… Зря. — Если он поставил диагноз, значит, так и есть. Просто не проявилось. Умственная отсталость какая-нибудь…

Я резко поднялся. Посмотрел на него, как на умалишенного. Что он такое говорит?!

— В общем, пусть мальчика обследуют, осмотрят и дадут заключение о здоровье и развитии, только после этого приму его как внука.

О, старческое слабоумие, похоже, подъехало. Даже Альберт Ромович удивленно вскинул брови с проседью, глядя на отца с недоумением.

— Пап, тебе бы самому не мешало на обследование, — оставил сигару тлеть в пепельнице и двинулся к выходу.

— Тимур, вернись! — услышал грозное, но я никогда не был послушным мальчиком.

Есть не стал. Не хочу. Пропал аппетит. Шрека забрал и помчал в лофт. Шмотье собрать нужно: и его, и мое. В доме остались мои вещи, но им уже три года, выбросить все нужно.

Я оставил собаку в машине и поднялся к себе. Достал чемодан и побросал необходимое на первое время. Помощнице скажу, чтобы наняла людей заняться моими костюмами, обувью, галстуками. По сути, в лофте ничего личного и нет. Так, перевалочный пункт. Главное — это корм, миски и лежанка Шрека. Нет, главнее его витамины! Ветеринар сказал давать для бодрости каждый день. Семь лет песелю, нужно следить за здоровьем.

Уже хотел выходить, как Марат позвонил. Обсуждали, как мне лучше признать Егора официально. Друг должен устроить это в кратчайшие сроки. Все связи подключить.

— Смотри, — раскладывал на пальцах, — можно через суд доказать отцовство, но год с момента рождения прошел, поэтому нужно письменное согласие Ангелины. Либо ты усыновишь собственного сына. Тоже, естественно, с согласия матери. В первом случае сдаем биоматериал. Во втором хватит документов и вашего обоюдного согласия, но выдадут свидетельство об усыновлении.

— Стоп, — тормознул я, — это ж мой сын! Мне нужно, чтобы все было четко. Чтобы у Егора никогда не возникло вопросов к его рождению и моему отцовству. С Ангелиной поговорю.

Сегодня же. Ночью.

— Ладно, братишка, мне бежать нужно. У меня Шрек в машине. Наверное, обоссал все.

И так засиделся. Егор, вероятно, спит уже.

Приехал домой в одиннадцатом часу. Чемодан оставил в коридоре. Шрека выгулял во дворе, убрал дерьмо за ним и отправил на кухню лопать корм. Было тихо и темно, только лестница подсвечивалась. Я поднялся наверх в нашу супружескую спальню.

Ангелина спала. В тусклом свете ночника ее красота казалась сказочной: черные блестящие волосы, алые губы, длинные густые ресницы. Светлая, идеально ровная кожа, практически прозрачная. Захотелось лечь рядом, обнять, вспомнить ее запах, вкус, тело, энергией жизни напитаться, светлой и теплой.

Но вместо этого пошел в душ, быстро искупался и уже шел в гардеробную за трусами, когда заметил, что Ангелина села в постели и смотрит на меня изумленно распахнутыми глазами.

— Что ты здесь делаешь? — спросила чуть хрипло, но глаз не отвела.

— Искупался, спать собираюсь.

— Где? — осторожно уточнила.

— Здесь. Муж и жена спят в одной спальне, — и сбросил полотенце, прикрывавшее пах. Мы же не дети, в самом деле. Не будем подушками кровать делить, чтобы случайно не прикоснуться друг к другу. Я хочу реализовать свое право мужа. Я ж не железный, ей-богу!

Ангелина продолжала смотреть, твердо и равнодушно, а у меня встал. В махровом халате, заспанная, чуть шальная, теплая. Моя. Столько идей, как возродить наш брак… Ее пухлые губки и доверчивый взгляд — я обожал это сочетание. В паху потянуло.