нее удивительно добрые глаза.

– Итак, – сказал Виктор, – расскажите мне о мисс Ньютон.

Она почувствовала раздражение. С какой стати он говорит о ней в третьем лице? И она вдруг поняла, что сознательно позволяет себе раздражаться. Как она там любит повторять детям? «Веди себя как следует»? Вот и примени эту формулу к себе самой! Она тебе только на пользу пойдет! Итак, что она могла бы рассказать ему о мисс Ньютон? Она больше не чувствовала себя ни чьей-то дочерью или сестрой, ни чьей-то любовницей или подругой, ни матерью – так кто же она?

Она и сама этого не знала.

И внезапно к глазам у нее подступили слезы.

И тут же мелькнула мысль: «Я вовсе не обязана быть кем-то по отношению к другим; я сама по себе, я – это я!» Клара принялась рассказывать о своих поэтических интересах, о дружбе с семейством Кардью, о походах с детьми в кино, о том, какое огромное удовольствие от этого получает. Она честно призналась, что не любит готовить, что плохо разбирается в изобразительном искусстве и в музыке, но любит послушать умных людей, любит помогать детям. Рассказывая об этом, она думала: «А я вовсе не такая уж зануда». Ведь все это было правдой, просто она крайне редко говорила о себе так откровенно.

– И вы еще считаете себя чемпионом среди неудачников? – сказал Виктор.

– Нет, так меня еще никто не называл, – улыбнулась Клара.

А он, глядя ей прямо в глаза, признался:

– Для меня поистине драгоценно все то, что вы мне только что рассказали.

И принялся рассказывать о себе, а Клара слушала его и думала: как же быстро все происходило во время войны: мгновенно завязывались отношения, час считался за день – да и что тут удивительного? Их жизнь была похожа на беличье колесо. Не спеши, не спеши, уговаривала она себя. Ведь порой, действуя слишком быстро, можешь и не обратить внимания на вопиющие разногласия и полную несовместимость. Вспомни Джулиана!

А если честно, то некий уголок в ее душе теперь навсегда принадлежал Айвору.

А ведь для женщины нет ничего хуже, чем влюбиться в женатого мужчину – мать Клары успела оставить ей немало подобных сентенций. Она, например, рассказывала, как один ее приятель по церковным делам проявлял излишнее дружелюбие по отношению к мужчинам, и его в итоге сослали в Ковентри; а во Франции женщинам, сотрудничавшим или сожительствовавшим с нацистами, наголо брили голову. (Странно, почему же мужчин, которые не только сотрудничали, но иногда и сожительствовали с нацистами, никто в преступники не записывал?)

Клару даже озноб пробрал, когда она вспомнила о тех женщинах.

Впрочем, себя она ни в коем случае такой женщиной не чувствовала – по миллиону абсолютно законных причин. Хотя, если выпарить всю ситуацию до сухого остатка – точно свинину в сотейнике, – то именно это и выйдет. Тебя все будут считать как раз такой женщиной. И твоя собственная история, если ты услышишь ее из уст какой-то подруги твоей подруги, именно так и будет выглядеть.

«Не стой на месте, жизнь продолжается, – твердила себе Клара. – Айвор назад не вернется. А если и вернется, то не ради тебя».

Иногда сразу понимаешь, что за человек перед тобой – уже по тому, как он говорит о других; вот и Виктор раскрылся именно в тот момент, когда стал рассказывать о своей сестре Элайзе. Теперь Клара понимала его гораздо лучше, видела, насколько это чувствительный и добрый человек. А уж когда он говорил о Бернарде, то весь просто светился.

– Он мудр не по годам. Как и его мать. И такой же, как она, восприимчивый.

На Клару даже как-то освежающе подействовали великодушные и благородные отзывы Виктора о членах его семьи. Джулиан, например, о своей родне почти всегда отзывался крайне негативно; Айвор, с другой стороны, вообще терпеть не мог разговоров о семье – «этих сплетен», как он это называл.

– Я очень рад, что Бернард с Алексом так подружились. Алекс – чудесный мальчик. – Виктор и не подумал портить похвалу всякими «учитывая» или «несмотря на то, что», как это столь часто делали другие. Он просто сказал: «Алекс – чудесный мальчик», и все. И у Клары радостно забилось сердце.

– А каково это, жить в Грейндже? – вдруг спросил Виктор. – Мне всегда хотелось спросить.

– Там у нас замечательно, вот только… – Клара посмотрела в его открытое лицо. Стоит ли говорить ему о возможных переменах? Она все же решила сказать, но совсем кратко. – Вот только в Совете рассматривается возможность его продажи, и я надеюсь убедить их этого не делать.

– Но как же вам это удастся?

– Ну, во-первых, они считают, что его содержание обходится слишком дорого, так что мы начали экономить; а во-вторых, если я сумею доказать, что дети в Грейндже живут хорошо и находятся на своем месте, то, надеюсь, докажу и то, что насчет продажи они ошибаются. У меня еще есть немного времени – до Рождества.

– Я абсолютно уверен, – сказал Виктор, – что если уж вы на что-то решились, то сможете это сделать.

Как чудесно, думала Клара, разговаривать с человеком, который способен смотреть на все с моей точки зрения! А Виктор не просто принимал ее точку зрения, но и экстраполировал все гораздо шире, рассуждая о том, в какой степени эти обездоленные дети являются предметом ответственности каждого. В конце концов, догадалась Клара, он ведь политолог; даже она, проведя в его обществе совсем недолго, почувствовала себя до некоторой степени «подкованной» в плане политики. Да, забота об этих ненужных детях – большая проблема; да, она старается внести в это и свой вклад; однако, заявила она, воспламеняясь, делать нужно ГОРАЗДО БОЛЬШЕ! В общем, они проговорили целых три часа – и чудесно провели время, а это ведь тоже очень важно. И руки у Виктора оказались на редкость красивыми и выразительными.

И он в настоящий момент действительно не был женат, и действительно сидел сейчас перед ней, и это, господи-боже-мой, тоже непременно следовало учитывать! Клара постаралась ему улыбнуться, а он сказал:

– Позвольте, я заплачу.

* * *

Прошла еще неделя, и они снова встретились. На этот раз, помня, видимо, что Клара пытается сэкономить, Виктор предложил просто прогуляться, и оказалось, что он прихватил с собой пакет печенья (испеченного его сестрой) и термос с горячим чаем. «Он как-то очень симпатично сложен, – думала Клара, – прочный, как кирпичная стена. А что, если я сяду к нему поближе? Например, под тем предлогом, что мне холодно?»

Он спросил, как у нее идут дела, и она рассказала, что сама себя подстригла, руководствуясь указаниями в журнале «Как правильно вести домашнее хозяйство»; что Джо перешил одно из ее старых платьев в юбку с блузкой для