Потеряв Гаити, называвшийся тогда Сан-Доминго, Наполеон оставил мечты о могущественной французской империи на просторах американских континентов. Лишившись острова, который мог бы послужить плацдармом для продвижения французских войск в Северную Америку, и претерпев все тяготы войны в тропиках, Наполеон решил, что в таких условиях территория Луизианы – непозволительная роскошь. И заключил сделку с США, известную как «Луизианская покупка». В результате в 1803 г. США удвоили свою территорию, получив два с лишним миллиона квадратных километров земли, которая впоследствии разделилась на 15 новых штатов.

Рис. 8.1. Гаити (на момент обретения независимости в 1804 г.), где наполеоновская армия была повержена эпидемией желтой лихорадки 1802–1803 гг. (карта нарисована Биллом Нельсоном)

Однако в 1803 г. территория под названием Луизиана была явлением абстрактным – пятно на карте, зéмли, которые в действительности Франция не контролировала. Наполеон понимал, что освоение этих земель и установление над ними фактического контроля потребуют колоссальных вложений в инфраструктуру, которой должно было хватать еще и на то, чтобы при необходимости отражать атаки потенциальных неприятелей – Британии, США и многочисленных племен коренных американцев. И поскольку независимость Гаити делала луизианскую кампанию в сто крат дороже и рискованнее, Наполеон пришел к выводу, что разумнее сократить убытки, принять предложенные Томасом Джефферсоном деньги и заняться реализацией планов в каких-нибудь других регионах. Получается, что успешное восстание рабов напрямую поспособствовало тому, что США утвердились на мировой арене как держава, и тем предопределило судьбы великого множества коренных американцев.

В этой главе мы поговорим о том, какую роль в вышеизложенных событиях сыграла чудовищная эпидемии желтой лихорадки, разразившаяся в 1802–1803 гг. Гаитянский случай – наглядный пример того, как инфекционное заболевание повлияло на историю рабства, империй, войн и становления государств.

Сан-Доминго

К 1789 г. карибская колония Сан-Доминго на острове Эспаньола стала жизненно важным источником благосостояния Франции, залогом ее экономического роста. Сан-Доминго занимала западную треть острова, который в 1697 г. был разделен по итогам Рисвикского мира. Он оставил восточную часть Эспаньолы за Испанией (сейчас это территория Доминиканской Республики), а западная часть отошла Франции как Сан-Доминго. Колония насчитывала порядка 8000 плантаций, где производились сахар, кофе, хлопок, табак, индиго и какао. Все плантации обслуживали африканские рабы. Из гаитянских портов, в первую очередь из Кап-Франсе и Порт-о-Пренса, колониальные товары отправлялись в Марсель, Нант и Бордо. То есть рабы снабжали сырьем текстильные мануфактуры Нормандии, обеспечивали производительность французских верфей и утоляли аппетиты доброй половины любителей сластей и кофеина в Европе.

За полвека, что предшествовали Французской революции, колония Сан-Доминго стала богатейшей в мире, а Кап-Франсе прославился как «Париж на Антилах». Только за период с 1780 по 1789 г. экспорт сырья из Сан-Доминго удвоился, и в метрополию каждый год отправлялись 1600 кораблей. Одновременно быстро рос и импорт рабов: в 1764 г. завезли 10 000 африканцев, в 1771 г. – 15 000, в 1786 г. – 27 000 и 40 000 – в 1787 г. Особенное значение имели начавшиеся в XVIII в. сахарный и кофейный бумы, которые привели к резкому удорожанию колониальной земли. Основой этого головокружительного экономического подъема были небольшие кофейные плантации на склонах и раскинувшиеся ниже, на равнине к востоку от Кап-Франсе, обширные плантации сахарного тростника, на каждой из которых трудилось не меньше двухсот рабов.

Сам же остров был воплощением взрывоопасного противоречия – как оказалось, неразрешимого. Поговаривали, что полгектара на Сан-Доминго приносит дохода больше, чем такой же кусок земли в любой другой точке мира. При этом многие считали, что больше нигде на свете людям не приходится сносить столько страданий. Рабы плантаций Сан-Доминго регулярно подвергались истязаниям: их пороли, заковывали в кандалы, держали под стражей, насиловали и клеймили. С экономической точки зрения плантаторам было выгоднее закупать новых рабов, чем обеспечивать нормальные условия жизни уже имевшимся невольникам. Такая бесчеловечная политика была еще и следствием того, что большинство плантаторов проживали вдали от своих владений. Они предпочитали удобства Парижа тропическому климату, где можно было подхватить желтую лихорадку – самую смертоносную болезнь Вест-Индии. Управление имуществом было возложено на арендаторов, которых интересовала не долгосрочная перспектива, а быстрая нажива. В итоге накануне Французской революции большинство рабов, привезенных из Африки, умирали в течение пяти лет после прибытия, а их отношения с плантаторами строились на страхе и взаимной ненависти.

Смертность на плантациях стабильно превышала рождаемость, поэтому прирост невольничьего населения в XVIII в. обеспечивали регулярно приходящие из Африки корабли. Высокий уровень смертности среди темнокожих рабов был результатом переутомления, несчастных случаев, плохого питания, тесноты, антисанитарии и болезней, в первую очередь дизентерии, брюшного тифа и столбняка. Однако африканцы редко гибли от желтой лихорадки, которой страшно боялись европейцы. Ей-то Антильские острова и обязаны репутацией края, где белому человеку несдобровать.

«Горький сахар»

Желтую лихорадку называли по-разному: «бронзовый Джон», потому что болезнь вызывала желтуху; «черная рвота» – в честь самого пугающего симптома; «злокачественная лихорадка», поскольку недуг был тяжелый; «сиамская болезнь» – за колониальное происхождение; «желтый Джек» – по аналогии с британским флагом «Юнион Джек», потому что в случаях заражения объявлялся карантин, символом которого был желтый флаг. Ее самое распространенное название – желтая лихорадка – подразумевает и желтуху, и карантин. Болезнь эту завезли невольничьи корабли из Западной и Центральной Африки. На них прибыли жёлтолихорадочные комары (Aedes aegypti), взрослые самки которых и переносят эту заразу. И рабы, и комары служили резервуарами вируса желтой лихорадки, а невольничьи суда фактически оказались главными переносчиками болезни, которая изменила историю Вест-Индии.

Культивация сахарного тростника отразилась на экологии Сан-Доминго. Рабам в таких условиях жилось совсем не сладко, а вот для микробов и жёлтолихорадочных комаров там был рай земной. Устройство сахарных плантаций требовало целого ряда мероприятий, которые способствовали распространению насекомых, переносивших страшную болезнь. Сначала вырубали лес, уничтожая тем самым естественные местообитания насекомоядных птиц, которые ограничивали численность комаров. То есть расчистка земель помогла африканским комарам-безбилетникам расплодиться настолько, чтобы выжить на Карибах. Вырубка лесов привела к эрозии почвы, заилению, затоплению и образованию вдоль побережья болот, от которых летающие насекомые были в полном восторге.

После расчистки леса начиналась посадка сахарного тростника и его выращивание, что открывало перед комарами Aedes aegypti новые возможности. Этому виду для размножения широкие водные просторы не нужны – достаточно стенок искусственных емкостей, где можно отложить яйца у поверхности воды или чуть выше. Идеальный вариант – цистерны, бочки с водой, ведра и разбитая посуда. Нравились комарам и бесчисленные глиняные горшки, которые на плантациях использовались для первичной очистки и фильтрации сахара, тем более что сладкая жидкость в них служила свежевылупившимся личинкам отличной питательной средой. Хорошую альтернативу предоставляли ведра, коих на плантациях было полно. В них доставляли воду для рабов и скота, а также для полива огородов.

Не менее существенным фактором для насекомых-переносчиков были и условия жизни при плантациях. Самки комаров должны питаться кровью, иначе их кладка не созреет. Причем комары вида Aedes aegypti предпочитают именно человеческую кровь, другие млекопитающие привлекают их куда меньше. На плантациях было много рабов, и это обеспечивало комарам успешное размножение. А поскольку работорговцы постоянно завозили новых невольников, уже зараженных вирусом желтой лихорадки, он передавался комарам, и они разносили заболевание дальше.

И хотя африканские рабы зачастую к желтой лихорадке были невосприимчивы, головокружительный экономический рост обеспечил комарам Aedes aegypti постоянный приток иммунологически «наивных» европейцев. Чтобы обслуживать нужды экономики, выстроенной на сахаре и рабском труде, из Европы регулярно прибывали моряки, дельцы, чиновники, солдаты, ремесленники, торговцы и лавочники. Кап-Франсе, деловая столица с 20-тысячным населением, стоял особняком, но вдоль побережья, в пределах комариной досягаемости, появлялись небольшие порты. К тому же вид Aedes aegypti легко адаптируется к городской среде. А потому и в городах, и в сельской местности каждое жаркое и дождливое лето оборачивалось вспышкой желтой лихорадки среди белого населения, не обладающего иммунитетом к ней. Обычно вспышки были небольшие, но иногда приобретали и широкий размах, если из Европы прибывало много моряков и солдат, что обеспечивало эпидемии «топливо».

Плантационная экономика с лихвой обеспечивала все условия, необходимые для распространения инфекции, но этому же благоприятствовал и климат Вест-Индии. Жаркий и влажный сезон дождей, длящийся с мая по октябрь, соответствовал жизненному циклу и самого вируса, и его переносчиков. Кроме того, некоторые ученые считают,