Федор удивился – в его понимании мрачное здание со статуями было похоже на дворец куда больше. Он вспомнил крик ночной птицы, заросшую кустами поляну, развалины какого-то строения и слабый отблеск света, который тут же пропал. Где-то там, значит, был дворец Лефорта. Кто же теперь бродит в нем по ночам. Духи мертвых? Призрак Лефорта? Ему не спится спокойно, и он ходит по подземному ходу в гости к призраку императрицы. Федору стало жутко – слишком близко находились все эти старые развалины, словно ледяным воздухом тянуло от них. Вряд ли стоило тревожить покой здешних духов. А в том, что здесь есть духи, он и не сомневался – от людей, которые так бурно жили, не могло совсем ничего не остаться.

Старик, видя изумление Федора, усмехнулся.

– А ты Бауманку принял за дворец? Не удивляйся, такие высотки возводили – как бы тебе понятней сказать – в эпоху великого диктатора. Чтоб народ смотрел и впечатлялся. В разные времена по-разному строили. В старых районах дома в два-три этажа – обычное дело. А незадолго до Катастрофы уже чаще возводили многоэтажки, разрослась Москва, места не хватало.

Это Федор успел уже заметить. И здесь, вдоль реки строения из стекла и бетона соседствовали с маленькими, будто игрушечными домиками, обшарпанные развалюхи – с грозными дворцами. Каждое время отмечалось своими постройками, и все вместе они создавали очень пестрый пейзаж. Это были памятники минувшим временам для тех, кто умел их различать. И Федор дивился разнообразию человеческой фантазии. Правда, многие здания уже лежали в руинах.

«А ведь если бы не попалась мне эта книжка, я бы ничего про эти места не знал, – подумал Федор. – Парк для меня был бы просто диким лесом, а на дворец я бы и вовсе не обратил внимания – его почти не видно с реки. Вот интересно – тех людей уже давно на свете нет, а их историю до сих пор еще кто-то помнит. Наверное, было что-то необычное в ней. Царь влюбился в дочь торговца, а она полюбила другого, что ж тут удивительного. Я всегда знал – нельзя никого любить, нельзя привязываться. Тот, кого ты любишь, рано или поздно тебя предаст».

– Федя, а у вас там на Китай-городе жить можно вообще? – спросил Фил.

– Кому как, – туманно ответил Федор. – Без привычки трудно, конечно.

Ему показалось, что Неля, слушая их разговор, заскучала.

– А знаешь, ко мне ночью крыса приходила, – сказал он. Девушка сразу оживилась.

– Знаю, я тоже ее как-то видела, даже дала ей сушеных грибов.

– Ты не боишься крыс? – удивился Федор, сделав страшные глаза.

Неля покачала головой, засмеялась было, но вновь закашлялась. Федор замахал на нее руками:

– Тише, тише!

– Тогда не смеши меня, – укоризненно шепнула она.

Время шло, наверху уже, наверное, наступал следующий день, а их клонило в сон.

– Спать пора, – сказал старый Данила, – может, хоть следующей ночью удастся выйти.

«Поскорей бы уж добраться до метро, – подумал Федор, – и больше никто никогда не сумеет меня подбить на такую глупость».

Снова договорились о дежурствах. На этот раз первая смена досталась Федору, вторая – Даниле, а третья – Филу. Федор еле высидел – глаза сами собой закрывались. Чтобы не заснуть, он взял полистать Нелину книжку – узнать, чем кончилась история царя и красавицы. И очень быстро пожалел об этом: история, как оказалось, имела довольно жуткое продолжение. Царь, разочаровавшийся в своей красавице, женился на юной пленной служанке. А у изменницы Анхен тем временем подрастал младший брат. Царь взял красивого и бойкого мальчика ко двору, а о дальнейшем уже легко было догадаться: обманутый любовник долго ничего не подозревал, но кто-то решился открыть ему глаза – и отрубленная голова брата красавицы заняла место в банке со спиртом, стоявшей, как говорили, в покоях царицы.

У Федора мороз прошел по коже. Даже слухи о зверствах красных в Берилаге меркли перед такой жестокостью. Может, поэтому тетка, у которой Неля сторговала книжку, и рассказывала своему ребенку об отрубленной голове – просто перепутала, кто именно ее лишился. Федор решил, что уж это продолжение он Неле точно читать не будет – пусть думает, что книжка кончилась расставанием царя с прекрасной изменницей.

От всех этих кровавых историй ему стало очень не по себе. Да и подземелье было не самым подходящим местом для чтения таких книг. Даже самые простые подробности приобретали зловещее значение. Федор читал написанный века назад донос – про письмо сильненькое, да не для кого-нибудь, а для «хозяина». Царь мешал, его хотели извести. Знал ли он, что вокруг него плетется измена, которую готовят самые близкие? Федор представил его себе – царь огромного роста в простом зеленом кафтане, как на картинке, стоит на носу плывущей по Яузе лодке и говорит, обращаясь к кому-то рядом: «Истинный парадиз, Данилыч!» Куда они делись теперь, прежние хозяева здешних мест? Что осталось от них – буквы в книжках, надписи на могильных плитах, полузаросшие сады и полуразвалившиеся дворцы?

У Федора разыгралось воображение, ему теперь черт знает что мерещилось. Временами он судорожно вздрагивал и озирался вокруг, но ничего подозрительного не заметил. Услышав шорох поодаль, он уже не испугался, а кинул на звук припасенную еще днем корочку. Крыса осмелела и даже подошла совсем близко. Она вовсе не выглядела противной и очень смешно обнюхивала все на своем пути, шевеля усами.

«Кто ж тебя будет кормить, когда мы уплывем?» – расчувствовавшись, подумал Федор. В положенный срок он разбудил Данилу и с облегчением завалился спать.

И тут же неведомо как оказался на старом кладбище. Он никогда раньше кладбищ не видел, но понял, что это именно оно. За кирпичной стеной – каменные плиты, кресты. Кое-где стоят каменные домики – слишком тесные для живых, но у них есть окна и даже двери. Краска облезла, деревянные двери разбухли от сырости, потемнели от времени, на них тоже вырезаны кресты.

Федор подходит и видит – дверь полуотворена, а за ней – темнота. И он стоит, не решаясь сделать ни шагу. А из темноты кто-то смотрит на него. Показалось ему, или дверь чуть подалась, скрипнув? Черная щель в потусторонний мир словно бы стала шире. Еще немного – и его затянет туда, во тьму. Рука уже сама тянется к двери, из которой, несмотря на теплую ночь, несет подземным могильным холодом. «Мир живых смешался с миром мертвых», – вспомнил Федор и содрогнулся.

Потом – то ли во сне, то ли наяву – померещились Федору шаги. Из глубины туннеля кто-то приближался к ним. «Кто на карауле? – пытался вспомнить он. – Данила? Почему он не поднимает тревогу?».

А шаги все ближе, чьи-то каблуки постукивают по старым доскам. Федор с трудом поднимает голову, всматривается. Из темноты приближается женский силуэт, только странный какой-то. Не хватает чего-то в нем. И вдруг он понял, похолодев, – самого главного не хватает.

Головы.

Застыв, не в силах пошевелиться, смотрит Федор на женщину в старинном широком платье. Одна рука у нее странно оттопырена. Да вот же и голова – в руке у нее. Пышные волосы, бледное лицо, ярко намазанные губы и щеки, сомкнутые веки. Федора стала бить крупная дрожь. Незнакомка вдруг подняла руки и ловко нахлобучила голову на плечи, где ей и полагалось быть. Обмахнула шею рукой, и остался только тонкий шрам. Ах нет, это уже не шрам. Это бусы.