что эту работу не изучают в театральных школах, потому что основные выводы Сеченова касаются не только формирования человека, но и выстраивания сценического образа.

– Иннокентий Михайлович, я как-то прочитала в умных книгах, что человек рождается с темпераментом, но без характера. От нашего темперамента зависит способность принимать впечатления, а впечатления уже формируют характер. Вы с этим согласны? Что, по-вашему, сильно повлияло на формирование вашего характера?

– Моя жена и работа. Я очень поздно стал понимать природу, красоту цветов… Раньше я не любил детей…

– А еще раньше?

– Видите ли, Алла, дорогая, во мне лицедейство сидело с самого детства, если вас это интересует. Тут, наверное, сказываются отцовские гены. Он был здоровый, крепкий рыжий мужик. Хорошо сложен. Он работал грузчиком в порту, часто выпивал и после этого «валял дурака», как говорили у нас дома, а мать попрекала его: «Ты как шут…» Это был театр на дому. Потом школьная самодеятельность, где мы готовили чеховское «Предложение», но когда мы вышли на сцену, то я был настолько перепуган, настолько не знал, что делать с той неуправляемой силой, которая была в этот момент во мне, что стал хохотать на самых высоких нотах, хохотал истерично, страшно, одурело, но зал стал хохотать вместе со мной. Занавес закрыли. Меня тут же выгнали. Меня часто потом выгоняли… Мое детство прошло в Красноярске. Мы жили в ветхом домишке на краю огромного, как тогда казалось, пустыря… Я подделывал билеты и ходил в театр – а там другой воздух, погашенные огни… Все волновало. Атмосфера взволнованного уюта. Я тоже волновался. И это волнение было приятным…

– Иннокентий Михайлович, как вы считаете: какой у вас характер?

– Плохой.

– Почему?

– Я раздражителен. Мне до сих пор не удалось освободиться от застенчивости детства (думаю, что это и толкнуло меня в актерскую профессию). Иногда я отстаиваю такие вещи, которые другим не видны, поэтому бываю нетерпелив. Во МХАТе, например, я репетировал «Царя Федора» как режиссер. Репетировал с молодыми. Но я им сразу предлагал большие параметры. Конечно, они не могли это сразу освоить, а я был нетерпелив, раздражителен. Хотя актеров люблю – они подвижники… И потом, я был неискренен с ними: хвалил, чтобы поддержать, а надо было наоборот… Я неуравновешен. Мне в жизни давалось все тяжело. И я стал не таким добрым, каким был раньше. Я часто отказываю людям. Может быть, это защитная реакция от посягательств на мою личную свободу. Не хватает на все сил… Я не предатель, не трус, не подлец… Но я закрыт. Я часто говорю себе, что надо перестать врать, но иногда вру… чтобы не обидеть.

Много лет назад на «Мосфильме» мы с Иннокентием Михайловичем сидели на гриме, и корреспондент задавал нам одни и те же вопросы. Один вопрос я очень хорошо помню: «Что вы считаете самым главным в человеке?». Смоктуновский ответил: «Доброту», а я, тоже не задумываясь: «Талант». Шли годы… Я помнила эти наши ответы и думала, что, пожалуй, Иннокентий Михайлович был прав… И вот теперь я его спрашиваю:

– Что главное в человеке?

– Человек. Честность, достоинство, коммуникабельность, доброта, талант.

– Иннокентий Михайлович, как по-вашему, что такое естественность?

– Естественность – это простота.

– Вы себя считаете естественным человеком?

– К сожалению, моя простота усложняется, когда меня не понимают. Простота – это искренность. Импульсивность состояния – дань моменту.

– Вам не кажется, что это иногда может граничить с глупостью?

– Поэтому я часто и выгляжу глупо. Видите ли, Алла, дорогая, люди привыкли видеть то, что «принято», а я вижу то, что я вижу, и говорю об этом, а в ответ слышу: «нет – это глупо». Мне один психолог дал тест: надо было в заданной рамке нарисовать слона, а он у меня не умещался в эту рамку, и я нарисовал слона, у которого уши, хвост и хобот торчали из этой пресловутой рамки. Психолог тогда вздохнул: да, говорит, в рамки вас не очень втиснешь…

– А что такое ум? Кто, по-вашему, умный человек?

– Михаил Ильич Ромм. Ум – это умение анализировать и смотреть вперед. Это не расчет, а умение предвидеть, охватить событие с учетом всех ошибок и ложных выводов своей среды.

– Вы редко ошибаетесь?

– Часто.

– В людях или в обстоятельствах?

– Как актер я мыслю более широко и более верно, чем как человек. В работе присутствует профессия, а она умнее меня. Это она делает за меня селекцию выразительных средств и вкуса. Как человек я подвластен профессии. В жизни я смотрю на другого человека и моментально ловлю себя на том, что я за ним наблюдаю как актер: как он закрывает глаза, как говорит.

– Когда вы смотрите на человека, вы можете понять – хороший это человек или плохой?

– Редко. Я от природы добр и очень хочу отклика – в разговорах и в поступках…

– Это раздвоение сознания – на актера и человека – было всегда?

– Думаю, что да. В детстве, например, плакал, а со стороны смотрел, как я это делаю. Когда в работе я вижу себя со стороны, я хорошо работаю. Я помню каждый дубль, каждый план. Я, например, помню, что когда снимался в «Степи» у Бондарчука, у меня был прекрасный крупный план – спокойный, мудрый человек говорит: «Он будет ходить в школу…» Но когда я смотрел материал, этого плана не было, я во время просмотра крикнул Бондарчуку: «Где?» – «Потом». – «Почему?» – «Довлел!» Понимаете, Алла, сглаживают. Я ошибаюсь много, но когда я выигрываю, режут мои планы, потому что, видите ли, выбиваюсь из общего среднего уровня.

Откуда это сглаживание? Боязнь выйти за рамки принятого? Может быть, от того, что сегодня вся жизнь человека в «рамках», в «масках», в «роли». Человек – это одно лицо на работе: математик, врач, учитель; другое – дома, в свободное от работы время. Одно – с друзьями; другое – в общественном транспорте. И там, и там разные «роли». Сегодня – предельное «расщепление» человеческой личности – все в той или иной мере артисты, то есть играют роли. Личность перестала существовать как нечто органически целое. Может быть, поэтому стал так популярен Актер? Ведь на сцене он одно, а в жизни другое. Ведь он лицедей, то есть «лицо делает». Это все хорошо знают. «Что он Гекубе, что ему Гекуба…» У Артиста сколько угодно лиц, кроме его собственного, а если оно есть, то как его сохранить? Зрители ценят не столько мастерство и одаренность артиста, сколько свойства и особенности его личности. Он сумел ее сохранить!

К счастью, уже давно мы поняли, что это разделение и в жизни, и в искусстве привело нас в тупик. Время