Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сквозь ветер холодный и хлесткий
мы слышим за тысячи верст,
как валят тайгу в Комсомольске,
пути пробивая до звезд,
как бьется у братского створа
крутая волна Ангары,
где кран, словно мачта «Авроры»,
в далекие врезан миры.
Нам парень бесстрашный и юный
кричит из двадцатых годов:
— Ну, как —
ты построил Коммуну?
Ну, как —
ты к бессмертью готов?
О вера в Коммуну святая,
на все ты имеешь права!
Мы, землю кострами оттаяв,
вгрызались всю ночь в котлован.
Потом,
распрямляя колени,
мы к нарам склоняли чело —
и снился нам солнечный Ленин
у карты — в лучах ГОЭЛРО.
И радостный ветер Коммуны
натягивал к Марсу кумач,
и юный,
совсем еще юный
трубил над «Авророй» трубач:
— Мы дело любое осилим,
припомнив семнадцатый год.
Товарищ «Аврора»,
Россия
под ленинским стягом идет!
ВЯЧЕСЛАВ КУЗНЕЦОВ
ЧУДО
Бьется сердце под рубахой
тихой птахой.
Век без солнца,—
бьется в клетке,
где ни сосенки,
ни ветки.
Бьется птичка-невеличка
и молчунья...
До чего ж оно привычно,
это чудо!
И о чем молчишь ты, чудо,
что ты хочешь?
Ты куда ведешь,
откуда,
что пророчишь?
...И во сне
стучится тихий молоточек,
рассыпает в венах дробь
тире и точек.
Ну, а если
вдруг умолкнет он,
невесел,
то оставит звонкий мир
надежд и песен.
Не стучитесь в окна,
ветки,
сердце-птаха
дремлет в клетке...
ИГОРЬ ГРИГОРЬЕВ
У РЖИ
Косы выстригли пожню...
Чуть тревожно. Ширóко.
Над приклоненной рожью
Безлюдно до срока.
Будто грудь, шевелѝтся
Полнозерная нива.
Повзрослевшая птица
Сыта и пуглива.
Ей отчаливать вскоре,
Мыкать зá морем лихо...
Поле с небом на взгорье
Братаются тихо.
Жмутся, прядают тени
Молчаливо, сторожко.
До страдной сухмени
Ждать недолго, немножко.
И туман не туманит,
И роса поредела.
Всем тут ласки достанет:
Хлеба, ветра и дела!
ЕЛЕНА СЕРЕБРОВСКАЯ
* * *
Живи, невидимая силища,
Что нас безумствовать зовет!
Уж снова к прежним нерестилищам
Треска упрямая плывет.
И глупой рыбе место помнится,
И плеск береговой листвы,
И гонит властная бессонница
Сквозь толщу вод и плен травы.
Весенне-сильные, окрепшие,
В запрограммированный путь
Плывут как пьяные, ослепшие,
И не заставишь их свернуть.
На нерестилище знакомое,
На брачный пир плывут они
И платят жизнью за искомое,
И тьмой становятся огни.
...Гудит весна в январской замети.
Где спрятаться, куда бежать?
Встает откуда-то из памяти
Шагов знакомых благодать.
И вот знакомых рук уверенных
Горит пожатье на моих,
В порывах ветра неумеренных,
Одной судьбою на двоих!
Когда бы так! Но судьбы рознятся,
Но врозь пути и адреса.
Шумит весны разноголосица
Сквозь реки, горы и леса.
Плывет треска на нерестилище,
Гудит от страсти шар земной...
Живи, невидимая силища,
Живи и властвуй надо мной!
ЛЮДМИЛА ФАДЕЕВА
СОЛНЦЕ В ДЕРЕВНЕ
Над городом солнце круглое очень.
Оно улыбается, но не хохочет.
За городом солнце рыжей и комкастей,
Смеется, кричит деревенское «Здрасте!»
За городом солнце с ожогом, с обманом
Гуляет в ребячьем картузике драном
За городом солнце и вялит, и сушит,
И тянет ростки за зеленые уши,
И в темные корни и в яблоки льется
Каскадом никем не отмеренных порций,
И в роще пасется с отставшею телкой,
А вечером сядет у елочки колкой...
НИНА АЛЬТОВСКАЯ
ПРЯМАЯ ЛИНИЯ
Прямая линия! Я чту
характер твой бескомпромиссный,
тобой я измеряю мыслей
и глубину и чистоту.
Полет межзвездных кораблей,
круженье птиц, порывы ветра,
изгибы рек среди полей
упрямо выпрямляю в метры.
Среди парабол и спиралей,
которыми опутан мир,
тебя, прямую, выбираю
за основной ориентир.
Сквозь лицемерие, измены,
тщеславие и суету
к светящемуся слову ЛЕНИН,
как на маяк в ночи,
иду.
А свет колеблется под ветром,
а волны века бьют в борта...
Как нелегко далась мне эта
несломленная прямота!
ВЛАДИМИР ТОРОПЫГИН
ВЕСНА В КРЫМУ
О, первозданность мирозданья,
где горы рыжи, даль во мгле
и быстрых ящериц сверканье
на просыхающей скале!
Миндаль в цвету — как выраженье
глубинной сути тех примет,
поскольку он — одно цветенье,
а листьям рано, листьев нет.
И моря синь. И