укажет,

Будут сосны петь в унисон,

Будут звери стоять на страже,

Охраняя дремучий сон...

Снова ветры подняли таску.

Ты не слушай, приляг, забудь.

Расскажи мне, милая, сказку.

Все равно.

Какую-нибудь.

ПРОВОДНИК

Пролетели года, как лесной пожар,

На висках заклубился дым.

Это сейчас я болен и стар,

А был и я молодым.

Я ходил на восток до Синих Яранг, —

За семь лун туда не дойдешь.

И звали меня в эти годы — Панг,

По-вашему значит— нож.

СТАРАТЕЛИ

Безвестные люди,

                          скуласты и босы,

Отважные люди врубались в утесы,

Срывались со скал,

                           погибали в обвалах, —

И только тайга их беду отпевала.

Истлели кресты,

                        и забыты могилы,

И время не много имен сохранило,

Но горькие слезы судьбы неприветной

Навеки застыли рудой самоцветной.

НИКОЛАЙ ЕВСТИФЕЕВ

СОЛНЦЕПОКЛОННИКИ

Ночь полярная долга.

Лишь февраль впервые

подрумянил облака,

сопки снеговые.

Мачты весело вверху

вспыхнули как спички.

Я одет в свою доху,

жмурюсь с непривычки.

Люди ахают вокруг:

из-за льдов залива

солнце выглянуло вдруг,

покраснев стыдливо.

«С новорожденным!» — кричат,

шапки вверх кидая.

Поцелуи. Смех девчат.

Радость-то какая:

десять солнечных минут!

К черту мрак со стужей!

В честь светила дан салют

из двуствольных ружей.

Тут уж не угомонишь

стариков и юных,

что стоят на гребнях крыш,

словно на трибунах.

И собаки сели в ряд,

гавкают, а сами

на диковинку глядят

красными глазами...

Мы горды:

                у нас не Крым,

где тепло в апреле, —

мы дыханием своим

Север отогрели!

ВИКТОР КРУГЛОВ

В ГОСТЯХ У ХУДОЖНИЦЫ ЯНКУ

Море у тебя не на холсте,

А в глазах, и в них ты опускаешь

Кисть свою, чтоб сделать море синим.

Тундра у тебя не на холсте,

А в руках натруженных, но белых,

С тропами упряжек на ладонях,

С синими прожилками ручьев.

Я любуюсь красками твоими,

Будто слышу музыку рыбачью.

Янку — твое имя,

                         это нежно —

Словно ушки белого песца.

Гладкая прическа, и во взгляде,

Беспокойном и открытом, — север,

С вечною заботой и любовью,

Без чего не может быть искусства.

ВАДИМ ХАЛУПОВИЧ

* * *

Не пиши ты длинных писем.

И коротких не ниши.

Мы с тобой, как все, зависим

От сохранности души.

От случайных настроений,

Что родятся в нас, гудя.

От деревьев. От растений.

От внезапного дождя.

Посмотри на сине море.

В синем море — никого.

Нет ни радости, ни горя

На поверхности его.

Будто прыгнул с самолета,

Канул камнем и летишь.

Одиночество полета.

Я молчу, и ты молчишь.

ГЕРМАН ЛИПЕНГОЛЬД

* * *

В каком-то доме, на каком-то этаже,

Мне так это однажды показалось,

Милицией прописана уже,

Моя живет да поживает старость.

С батоном пьет грузинский бледный чай

Да над кроссвордом в «Огоньке» колдует.

Все хорошо. Но как бы невзначай

Вдруг тяжело вздыхает и тоскует...

...А я хожу, пока что молодой.

О чем грустит она, и знать не знаю.

Спешу с утра к рабочему трамваю,

Потом спешу к фабричной проходной.

Пою с друзьями песни, пью вино.

О девушках хорошеньких толкую.

И в старость, я признаюсь, все равно,

Хоть есть она, не верю ни в какую.

И только поздно вечером,

Когда

Один останусь в комнате квадратной

И вижу, что давно зажглась звезда,

Вдруг загрущу о невозвратном.

ВАЛЕНТИН ПОПОВ

* * *

Люди кровь сдают безвозмездно,

и не носят военных шинелей,

люди искренни повсеместно:

на трибуне, в эфире,

в постели.

В зоопарках остались решетки.

Исчезли замки и запоры,

бомбы, подводные лодки,

воры и прокуроры...

Я считал бы себя несчастным,

впустую живущим на свете,

если б не был чуть-чуть причастным

ко всем событиям этим.

ОЛЬГА БЕРГГОЛЬЦ

ДАЛЕКИЕ ДНЕВНИКИ

Страницы тетрадей 1940 года

Крепко память моя хранит

Слово, сказанное солдату,

Слово, отданное плакату,

Слово, врезанное в гранит.

Георгий Кофман

* * *

Прощанье свершилось.

Упреки иссякли.

Как пусто, светло

              и свободно в груди.

Срываются чистые

              круглые капли,

И влажно сияющий ветер гудит.

Ты так и останешься —

              мартовски ясной,

Навек не одетой

              холодной весной,

В прозрачных слезах,

              молодых и напрасных,

Оплаканной и не разлюбленной

             мной.

* * *

Я не видала высоких крыш,

Черных от черных дождей.

Но знаю

           по смертной тоске своей,

Как